Осенило! Осенило! В пьесе моей было тринадцать картин. Сидя у себя в комнатушке, я держал перед собою старенькие серебряные часы и вслух сам себе
читал пьесу, очевидно, очень изумляя соседа за стенкой

(попутно М.А.Булгаков иронизирует над изолированностью коммунальных квартир, в которых проживало множество советских людей вплоть до развала СССР в 1991-ом году и позже).

По прочтении каждой картины я отмечал на бумажке. Когда дочитал, вышло, что чтение занимает три часа. Тут я сообразил, что во время спектакля бывают антракты, во время которых публика уходит в буфет. Прибавив время на антракты, я понял, что пьесу мою в один вечер сыграть нельзя

(антракт в театре длится от 15-и до 30-и минут).

Ночные мучения, связанные с этим вопросом, привели к тому, что я вычеркнул одну картину. Это сократило спектакль на двадцать минут, но положения не спасло. Я вспомнил, что помимо антрактов бывают и паузы. Так, например, стоит актриса и, плача, поправляет в вазе букет

(длительные паузы характерны для прозаических произведений, в драме они не желательны, и в реальных постановках их могут себе позволить лишь признанные авторы и великие артисты).

Говорить она ничего не говорит, а время-то уходит. Стало быть, бормотать текст у себя дома - одно, а произносить его со сцены – совершенно иное дело.

Примечание.

М.А.Булгаков подводит некоторую фиктивную базу для читателей, обосновывающую внесение в пьесу дополнительных изменений. Но для опровержения пытливому читателю он вставляет конкретное время – три часа. Очевидно, что большинство произведений на театральной сцене идёт никак не менее трёх часов, даже с двумя антрактами такая драма займёт не больше четырёх часов.
Это может означать лишь то, что сокращение и переделка пьесы происходят по другой причине – из-за цензурных требований и права постановщика вносить любые исправления без согласования с автором.
В истории театрального искусства известны случаи, когда постановки шли куда более длительный период времени.

Надо было еще что-то выбрасывать из пьесы, а что - неизвестно. Все мне
казалось важным, а кроме того, стоило наметить что-нибудь к изгнанию, как все с трудом построенное здание начинало сыпаться, и мне снилось, что падают карнизы и обваливаются балконы, и были эти сны вещие

(точно такой же «вещий сон» видела Маргарита в главе 19 романа «Мастер и Маргарита» и это был сон о жизни репрессированного сосланного человека, пьеса «Бег» состоит из восьми снов; здесь автор аллегорически рисует картину разрушения здания Храма Христа Спасителя, проверяя на читателях узнаваемость реального события, в главе 25 романа «Мастер и Маргарита» этот образ будет реализован в окончательном виде).

Тогда я изгнал одно действующее лицо вон, отчего одна картина как-то скособочилась, потом совсем вылетела, и стало одиннадцать картин.
Дальше, как я ни ломал голову, как ни курил, ничего сократить не мог. У меня каждый день болел левый висок

(тот же самый левый висок будет мучить прокуратора Иудеи Понтия Пилата, обозначая раздвоение личности своего героя, когда душевная боль за судьбу своего дела вступает в столкновение с частным желанием о личном благополучии).

Поняв, что дальше ничего не выйдет, решил дело предоставить его естественному течению.
И тогда я отправился к Поликсене Торопецкой.
"Нет, без Бомбардова мне не обойтись..." - думалось мне.

Примечание.

Роль Петра Бомбардова в романе состоит в том, чтобы соединять две различные организации в одну. Театра и Кремля.
Представленный автором в роли штатного актёра Независимого Театра, он исполняет здесь функцию ответственного секретаря, который вводит Максудова и читателей в сложный запутанный мир Верховной советской власти.
На фоне всем известной истории МХАТ-а с постановкой пьесы «Дни Турбинных» М.А.Булгаков разворачивает штрихами собственное видение взаимоотношений между признанными в стране абсолютно идеальными людьми, представителями высшей касты в СССР. Таким образом, в завуалированной на долгие годы форме автор свободно подвергает сарказму и остракизму всю правящую в государстве верхушку советской власти, которая сама себя насильно вознесла выше критики народа.

И Бомбардов весьма помог мне. Он объяснил, что и эта уже вторично попадающаяся Индия, и предбанник - это вовсе не бред и не послышалось мне

(снова М.А.Булгаков возвращает читателей к реальности, конкретно утверждая, что его иносказания существуют в действительности и не являются пустыми фантазиями автора, то есть Индия и баня, как я считаю, это Мавзолей В.И.Ленина и Кремль).

Теперь окончательно выяснилось, что во главе Независимого Театра стояли двое
директоров: Иван, как я уже знал, Васильевич и Аристарх Платонович...
- Скажите, кстати, почему в кабинете, где я подписывал договор, только один портрет - Ивана Васильевича?
Тут Бомбардов, обычно очень бойкий, замялся

(Бомбардов оказался в тупиковой психологической ситуации, чувствуя в противопоставлении директоров некий подвох и угрозу собственной безопасности).

- Почему?.. Внизу? Гм... гм... нет... Аристарх Платонович... он... там... его портрет наверху...
Я понял, что Бомбардов еще не привык ко мне, стесняется меня

Примечание.

Незачем Бомбардову стесняться Максудова, они давно вышли из отроческого возраста, он попросту растерялся, не знаю что ответить.
Очевидное подчёркнутое подобострастие непосредственного руководителя Гавриила Степановича перед реально распоряжающемся в Независимом Театре начальником в лице Ивана Васильевича и нарочито пренебрежительное отношение к отсутствующему идеологу патриарху Аристарху Платоновичу приводит Петра Бомбардова в полное замешательство.
Во время правления И.В.Сталина на противопоставлении двух вождей люди делали карьеры и исчезали в лагерях. Нужно было иметь определённую смелость, чтобы открыто заявлять свою позицию относительно роли этих людей в истории СССР. Любое сравнительное высказывание о них в зависимости от настроения окружающих свидетелей могло привести к всевозможным последствиям.

Это было ясно по этому невразумительному ответу. И я не стал расспрашивать из деликатности... "Этот мир чарует, но он полон загадок..." - думал я.

Примечание.

Мир литературной среды, в которую его привёл Рудольфи, ради жизни в которой Максудов бросил работу в «Вестнике пароходства» в главе 7 он назвал нестерпимым, как и там же он объявляет противным Париж.
Пытливому читателю должно быть ясно, что автор говорит от противного.
Чарующий мир, в который вводит Сергея Леонтьевича Пётр Бомбардов, это совсем иной мир. Это духовное пространство Кремля, где царит высшая власть в СССР.

Индия? Это очень просто. Аристарх Платонович в настоящее время находился в Индии, вот Фома и собирался ему писать заказным. Что касается предбанника, то это актерская шутка.

Примечание.

Для удовлетворения любопытства читателей и возникновения устойчивого заблуждения сам М.А.Булгаков как бы разоблачает свои метафоры.
Конечно, избрав Индию в качестве аналогии с Мавзолеем, автор использует историю жизни Николая Рериха и многообразную культуру страны, чтобы люди сами выстроили себе несуществующий сюжет. Этим приёмом он направлял цензуру по ложному пути, который прикрывал до времени истинную картину.
Но читателю моего труда уже должно быть понятно, что Индия – это Мавзолей, баня – это Кремль, а Аристарх Платонович – это вечно живой В.И.Ленин.

Так они прозвали (и это привилось) комнату перед верхним директорским кабинетом, в которой работала Поликсена Васильевна Торопецкая. Она - секретарь Аристарха Платоновича...
- А Августа Авдеевна?
- Ну, натурально, Ивана Васильевича.
- Ага, ага...
- Ага-то оно ага, - сказал, задумчиво поглядывая на меня, Бомбардов, - но вы, я вам это очень советую, постарайтесь произвести на Торопецкую хорошее впечатление.

Примечание.

Странные секретари у Аристарха Платоновича и Ивана Васильевича. Обе они пользуются каким-то дополнительным влиянием, которое никак не объяснишь служебными функциями.
Зачем Августе Авдеевне присутствовать при подписании договора о лишении Максудова авторских прав?
Почему Поликсена Васильевна занимает отдельный кабинет, а не сидит в приёмной?

Понятно, что М.А.Булгаков, наделяя их определёнными качествами, хотел сделать их в будущем узнаваемыми.
И если поведение и роль Поликсены Васильевны Торопецкой при Аристархе Платоновиче выглядит для меня ясной, как и функция Надежды Константиновны Крупской в СССР после смерти В.И.Ленина, то фигура Августы Авдеевны Менажраки не выглядит столь очевидной. Впрочем, для большинства читателей и образ Крупской, как прототипа Торопецкой, совершенно неприемлем.
Пока, только проведя такую же аналогию, как с Поликсеной Васильевной, я могу предположить, что Августой Авдеевной Менажраки М.А.Булгаков вывел в романе «Записки покойника» Надежду Сергеевну Аллилуеву, жену И.В.Сталина.


- Да я не умею!
- Нет, уж вы постарайтесь!
Держа свернутый в трубку манускрипт, я поднялся в верхний отдел театра

(играет словами М.А.Булгаков, путая внимание читателей, никаких «верхних» и «нижних» отделов в организациях не бывает, потому что у них нет, и не может быть этажности, просто писатель создаёт иллюзию того, что Торопецкая занимает более высокое положение в Независимом театре, чем там, где был до сих пор Максудов)

и дошел до того места, где, согласно указаниям, помещался предбанник

(какая сложная церемония предшествовала аудиенции Максудова с Гавриилом Степановичем, судя по портрету в его кабинете, служащему, который лично предан Ивану Васильевичу, и как вольготно шествует Сергей Леонтьевич к Торопецкой, а ведь она как бы служит равновеликому директору Независимого Театра в должности единственного уполномоченного лица).

Перед предбанником были какие-то сени с диваном

(обыкновенный российский и советский коридор в присутственных местах);

тут я остановился, поволновался, поправил галстук, размышляя о том, как мне произвести на Поликсену Торопецкую хорошее впечатление. И тут же мне показалось, что из предбанника слышатся рыдания. "Это мне показалось..." - подумал я и вошел в
предбанник, причем сразу выяснилось, что мне ничуть не показалось. Я догадался, что дама с великолепным цветом лица и в алом джемпере за желтой
конторкой и есть Поликсена Торопецкая, и рыдала именно она

(что-то очень яркое не по годам описывает автор, цвет лица, который бросается в глаза называется правильно болезненным; вероятно, М.А.Булгаков описывает какие-то признаки, способные обозначить Н.К.Крупскую).

Ошеломленный и незамеченный, я остановился в дверях.
Слезы текли по щекам Торопецкой, в одной руке она комкала платок, другой стучала по конторке. Рябой, плотно сколоченный человек с зелеными петлицами, с блуждающими от ужаса и горя глазами, стоял перед конторкой,
тыча руками в воздух

(снова возникает портрет исторического персонажа, военнослужащего, выполнявшего профсоюзные функции среди членов Правительства Советского Союза, молча жестами указывающего на волю кого-то сверху).

- Поликсена Васильевна! - диким от отчаяния голосом восклицал человек. - Поликсена Васильевна! Не подписали еще! Завтра подпишут!
- Это подло! - вскричала Поликсена Торопецкая. - Вы поступили подло, Демьян Кузьмич! Подло!

(мелочность проблем, среди которых живут люди, вершащие якобы судьбу советской культуры, ничего кроме жалостливой усмешки вызвать не могут)

- Поликсена Васильевна!
- Это нижние подвели интригу под Аристарха Платоновича, пользуясь тем, что он в Индии, а вы помогали им!

(иерархия в отношениях людей при советской власти преобразовалась в какую-то абстрактную форму; дворян, купцов, советников разных степеней в Российской Империи сменили «верхние» и «нижние», которые друг от друга отличались этажами, где располагались их служебные места, но по сути в обществе ничего не изменилось, только на смену просвещённой знати пришла в большинстве своём неграмотная чернь)

- Поликсена Васильевна! Матушка! - закричал страшным голосом человек. - Что вы говорите! Чтобы я под благодетеля своего...

(даже слова подчиненного служащего один к одному из лексикона наёмных управляющих при царской власти)

- Ничего не хочу слушать, - закричала Торопецкая, - все ложь, презренная ложь! Вас подкупили!

Примечание.

Деньги в СССР потеряли ценность, которую они несли и несут в государствах с демократическим строем. Советские руководители вернули отжившие сословные деления, позволявшие определённым категориям иметь натуральные льготы в виде доступа к еде и всевозможным благам. Смысла представителю верховной власти продаваться за деньги нет, значит Торопецкая упрекает его в том, что он поменял себе хозяина, то есть она упрекает его за службу Ивану Васильевичу.
Здесь читателю должно стать ясно, что между директорами Независимого Театра не всё гладко.

Услыхав это, Демьян Кузьмич крикнул:
- Поли... Поликсена, - и вдруг зарыдал сам страшным, глухим, лающим басом

(обвинение столь чудовищно и страшно, что Демьян Кузьмич со страху начинает по-бабьи всхлипывать, демонстрируя Торопецкой свою полную беспомощность).

А Поликсена взмахнула рукой, чтобы треснуть по конторке, треснула и всадила себе в ладонь кончик пера, торчащего из вазочки. Тут Поликсена взвизгнула тихо, выскочила из-за конторки, повалилась в кресло и засучила ножками, обутыми в заграничные туфли со стеклянными бриллиантами на пряжках

(опять возникает ощущение какого-то известного приступа истерии Н.К.Крупской, совмещённые с отображением любимой деловой обуви).

Демьян Кузьмич даже не вскрикнул, а как-то взвыл утробно:
- Батюшки! Доктора! - и кинулся вон, а за ним кинулся и я в сени.

Примечание.

Демьян Кузьмич – это некоторая аллегорическая игра именами двух Святых братьев-бессребреников Козьмы и Демьяна, врачевателей и чудотворцев, живших в третьем веке. Даже вскользь упомянутое имя несёт в себе у М.А.Булгакова дополнительное содержание.

Через минуту мимо меня пробежал человек в сером пиджачном костюме, с марлей и склянкой в руке и скрылся в предбаннике

(откуда в театральном помещении постоянный медицинский пункт со штатным врачом, М.А.Булгаков ненароком мелкими неоднозначными противоречиями показывает истинное название учреждения, где принимают Максудова).

Я слышал его крик:
- Дорогая! Успокойтесь!
- Что случилось? - шепотом спросил я в сенях у Демьяна Кузьмича.
- Изволите ли видеть, - загудел Демьян Кузьмич, обращая ко мне отчаянные, слезящиеся глаза, - послали они меня в комиссию за путевками нашим

(получается, что в Независимом Театре люди делятся не только на «верхних» и «нижних», но и на «наших» и «ваших»)

в Сочи на октябрь... Нуте-с, четыре путевки выдали, а племяннику Аристарха Платоновича почему-то забыли подписать в комиссии...

(нечаянно забыть про то, что некий товарищ является племянником начальника в СССР было практически исключено, потому что такие действия были уголовно наказуемы; но по распоряжению более влиятельной персоны это происходило повсеместно для чёткой демонстрации всем служащим, кто в доме хозяин; очевидно, М.А.Булгаков здесь указывает читателям именно последнее)

Приходи, говорят, завтра в двенадцать... И вот, изволите ли видеть, - я интригу подвел! - И по страдальческим глазам Демьяна Кузьмича видно было, что он чист, никакой интриги не подводил и вообще интригами не занимается

(читая труды М.А.Булгакова всегда трудно отделаться от мысли, что за очередным портретом скрыт некто очень известный из истории СССР, в данной фигуре проглядывают черты М.И.Калинина).

Из предбанника донесся слабый крик "ай!", и Демьян Кузьмич брызнул из сеней и скрылся бесследно. Минут через десять ушел и доктор

(10 минут при оказании медицинской помощи достаточно длительный срок, чтобы просто смазать йодом царапину, количеством времени автор подчёркивает повторно, что действует здесь профессиональный врач, которому неоткуда взяться в Независимом Театре).

Я некоторое время просидел в сенях на диване, пока из предбанника не начал слышаться стук машинки, тут осмелился и вошел.
Поликсена Торопецкая, напудренная и успокоившаяся, сидела за конторкой и писала на машинке. Я сделал поклон, стараясь, чтобы это был приятный и в то же время исполненный достоинства поклон, и голосом заговорил достойным и приятным, отчего тот зазвучал, к удивлению моему, сдавленно

(читателю надо пояснить, что Максудов робеет перед этой женщиной, а это означает, что он хорошо и заранее знает, кто такая Поликсена Васильевна; ведь совсем недавно он свободно входил в значительно более страшный кабинет Гавриила Степановича).

Объяснив, что я такой-то, а направлен сюда Фомою для того, чтобы диктовать пьесу, я получил от Поликсены приглашение садиться и подождать, что я и сделал.
Стены предбанника были обильно увешаны фотографиями, дагерротипами и картинками, среди которых царствовал большой, масляными красками писанный,
портрет представительного мужчины в сюртуке и с бакенбардами по моде семидесятых годов. Я догадался, что это Аристарх Платонович, но не понял,
кто эта воздушная белая девица или дама, выглядывающая из-за головы
Аристарха Платоновича и держащая в руке прозрачное покрывало. Эта загадка до
того меня мучила, что, выбрав пристойный момент, я кашлянул и спросил об этом

(в описании этого кабинета у меня возникает ассоциация с музеем, а не с рабочим кабинетом, подобные комнаты в советское время существовали в любом более или менее приличном заведении под названием ленинской).

Произошла пауза, во время которой Поликсена остановила на мне свой взор, как бы изучая меня, и наконец ответила, но как-то принужденно:
- Это - муза.
- А-а, - сказал я

(взгляд и ответ автор характеризует натужно, давая понять читателям, что Максудов интересуется чем-то не совсем приличным, о чём рассказывать Поликсене Васильевне не хочется).

Опять застучала машинка, а я стал осматривать стены и убедился, что на каждом из снимков или карточек был изображен Аристарх Платонович в компании
с другими лицами.
Так, пожелтевший старый снимок изображал Аристарха Платоновича на опушке леса. Аристарх Платонович был одет по-осеннему и городскому, в ботах, в пальто и цилиндре. А спутник его был в какой-то кацавейке, с ягдташем, с двухствольным ружьем. Лицо спутника, пенсне, седая борода показались мне знакомы.
Поликсена Торопецкая тут обнаружила замечательное свойство - в одно и то же время писать и видеть каким-то волшебным образом, что делается в комнате. Я даже вздрогнул, когда она, не дожидаясь вопроса, сказала:
- Да, да, Аристарх Платонович с Тургеневым (1818-1883) на охоте.
Таким же образом я узнал, что двое в шубах у подъезда Славянского Базара, рядом с пароконным извозчиком - Аристарх Платонович и Островский(1823-1886).
Четверо за столом, а сзади фикус: Аристарх Платонович, Писемский (1821-1881), Григорович(1822-1900) и Лесков(1831-1895).
О следующем снимке не нужно было и спрашивать: старик, босой, в длинной рубахе, засунувший руки за поясок, с бровями, как кусты, с запущенной бородой и лысый, не мог быть никем иным, кроме Льва Толстого(1828-1910). Аристарх Платонович стоял против него в плоской соломенной шляпе, в чесучовом летнем пиджаке.
Но следующая акварель поразила меня выше всякой меры. "Не может этого быть!" - подумал я. В бедной комнате, в кресле, сидел человек с длиннейшим птичьим носом, больными и встревоженными глазами, с волосами, ниспадавшими прямыми прядями на изможденные щеки, в узких светлых брюках со штрипками, в обуви с квадратными носами, во фрачке синем. Рукопись на коленях, свеча в шандале на столе

(все изображения Аристарха Платоновича напоминают вольное копирование известных портретов знаменитых представителей российской словесности, очень похоже на ироничную карикатурную галерею портретов в обрамлении выдающихся персон).

Молодой человек лет шестнадцати, еще без бакенбард, но с тем же надменным носом, словом, несомненный Аристарх Платонович, в курточке, стоял, опираясь руками на стол.
Я выпучил глаза на Поликсену, и та ответила сухо:
- Да, да. Гоголь (1809-1852) читает Аристарху Платоновичу вторую часть "Мертвых душ".

Примечание.

С целью, чтобы читатели без труда могли вычислить возраст Аристарха Платоновича, М.А.Булгаков пишет здесь об его изображениях в кругу великих русских писателей.
Если представить, что Аристарх Платонович встречался с Н.В.Гоголем в последний год его жизни, то получается, что директор Независимого Театра родился в 1836-ом году, а это означает, что во время действия романа ему от 90 до 100 лет. Трудно себе представить активно путешествующего в этом возрасте человека. Обыкновенно такие старцы впадают в маразм или в немощь, если, конечно, они ещё живут.
Я считаю, что М.А.Булгаков, выставив Аристарха Платоновича среди почивших великих людей, опять указывает на то, что Аристарх Платонович – это уже умерший персонаж, легенда. А Индия – это Мавзолей.

Волосы шевельнулись у меня на макушке, как будто кто-то дунул сзади

(косвенными признаками, сквозняком дуновения дыхания автор метафорично добавляет тут штрих о том, что все истории о добром товариществе В.И.Ленина со всеми лучшими людьми России только выдумка, пропаганда для глупого и необразованного народа),

и как-то само собой у меня вырвалось, невольно:
- Сколько же лет Аристарху Платоновичу?!
На неприличный вопрос

(такой вопрос не приличествует в отношении женщины, а не отнюдь по поводу солидного заслуженного господина)

я получил и соответствующий ответ, причем в голосе Поликсены послышалась какая-то вибрация:
- У таких людей, как Аристарх Платонович, лет не существует

(счёт годам жизни для любого человека заканчивается вместе со смертью).

Вас, по-видимому, очень удивляет, что за время деятельности Аристарха Платоновича многие имели возможность пользоваться его обществом?

(Поликсена Васильевна более всех понимает то, что выставленные здесь картинки только коллаж для непросвещенных граждан и ничего более)

- Помилуйте! - вскричал я, испугавшись. - Совершенно наоборот!.. Я... - но ничего больше путного не сказал, потому что подумал: "А что наоборот?!
Что я плету?"

(безусловно, наоборот, потому что всякий российский человек станет гордиться обществом с представленными на картинах людьми, что абсолютно очевидно по отношению к ним и совсем не факт относительно Аристарха Платоновича)

Поликсена умолкла, и я подумал: "Нет, мне не удалось произвести на нее хорошее впечатление. Увы! Это ясно!"

(сколь не ограничена в правах и воззрениях Торопецкая-Крупская, но своего благоверного директора или мужа она любила по-настоящему, а поэтому ей не может нравиться его обожествление и мифологизация, а это значит, что Максудов произвёл на Поликсену Васильевну приятное впечатление своим незамысловатым недоумением)

Тут дверь отворилась, и в предбанник оживленной походкой вошла дама, и стоило мне взглянуть на нее, как я узнал в ней Людмилу Сильвестровну Пряхину
из портретной галереи. Все на даме было, как на портрете: и косынка, и тот же платочек в руке, и так же она держала его, оттопырив мизинец

(в лучшей парадной одежде является на приём к Поликсене Васильевне Торопецкой Людмила Сильвестровна Пряхина, пытаясь свои видом пронять память и вызвать сочувствие к заслуженному деятелю культуры, рассчитывая получить какие-то преференции от самой влиятельной по её убеждению дамы в государстве).

Я подумал о том, что не худо бы было и на нее попытаться произвести хорошее впечатление, благо это заодно, и отвесил вежливый поклон, но он как-то прошел незамеченным

(совсем не до церемоний выходящей в тираж отставной актрисе).

Вбежав, дама засмеялась переливистым смехом

(желая произвести на Торопецкую безмятежное впечатление, Пряхина вбегает, изображая детский непритязательный смех, чтобы облегчить начало сложного разговора о дискредитации её доброго имени; М.А.Булгаков изображает актрису в традиционном расхожем среди народа образе, капризной бабёнки, которая, чувствуя, потерю наивной девической непосредственности, заодно теряют и свою былую привлекательность для начальства; как бы наигранный, заранее подготовленный за дверью смех выдают её, как бы как плохую актрису, незаслуженно попавшую в сонм уважаемых людей учреждения, чего, конечно, в подобных уполномоченных культурных государственных заведениях быть не могло)

и воскликнула:
- Нет, нет! Неужели вы не видите! Неужели вы не видите?
- А что такое? - спросила Торопецкая.
- Да ведь солнышко, солнышко! - восклицала Людмила Сильвестровна, играя платочком и даже немного подтанцовывая. - Бабье лето! Бабье лето!

(очередная уловка М.А.Булгакова, обозначающая конкретное время происходящих событий; известно, что бабье лето в России наступает в октябре, быть может, и ради этой фразы вставил сюда сценку с Пряхиной автор)

Поликсена поглядела на Людмилу Сильвестровну загадочными глазами и сказала:
- Тут анкету нужно будет заполнить.
Веселье Людмилы Сильвестровны прекратилось сразу, и лицо ее настолько изменилось, что на портрете я теперь бы ее ни в коем случае не узнал.

Примечание.

Очевидно, что Пряхина явилась сюда в парадной одежде, чтобы добиться каких-то официальных гарантий своей будущей жизни, заранее согласовав свой визит с Торопецкой, поэтому Поликсена Васильевна приготовила для её прошения стандартную в таких случаях анкету.
Снова М.А.Булгаков обыгрывает потерю актрисой внешнего лоска, как единственную проблему стареющих знаменитостей, согласно бытовому представлению народа. В реальности, даже от вида официального бланка любой советский человек, а не только слабая женщина, терял свой внешний облик, справедливо опасаясь новой каверзы.

- Какую еще анкету? Ах, боже мой! Боже мой! - И я уж и голоса ее не узнал. - Только что я радовалась солнышку, сосредоточилась в себе, что-то только что нажила, вырастила зерно, чуть запели струны, я шла, как в храм... и вот... Ну, давайте, давайте ее сюда!

(в истерике уже вопит несчастная «прима»)

- Не нужно кричать, Людмила Сильвестровна, - тихо заметила Торопецкая.
- Я не кричу! Я не кричу! И ничего я не вижу. Мерзко напечатано. - Пряхина бегала глазами по серому анкетному листу и вдруг оттолкнула его: - Ах, пишите вы сами, пишите, я ничего не понимаю в этих делах!
Торопецкая пожала плечами, взяла перо.
- Ну, Пряхина, Пряхина, - нервно вскрикивала Людмила Сильвестровна, - ну, Людмила Сильвестровна! И все это знают, и ничего я не скрываю!
Торопецкая вписала три слова в анкету (Пряхина Людмила Сильвестровна) и спросила:
- Когда вы родились?
Этот вопрос произвел на Пряхину удивительное действие: на скулах у нее
выступили красные пятна

(заполняя анкету, все нормальные честные люди, вынужденно писали на себя доносы, занося в графы компрометирующие их факты),

и она вдруг заговорила шепотом:
- Пресвятая богоматерь! Что же это такое? Я не понимаю, кому это нужно знать, зачем? Почему? Ну, хорошо, хорошо. Я родилась в мае, в мае! Что еще
нужно от меня? Что?
- Год нужен, - тихо сказала Торопецкая.

Примечание.

В СССР по множеству поводов все граждане заполняли несметно анкет, где среди прочего люди фактически были обязаны сообщать о себе уголовно наказуемые сведения. Например, о родственниках за границей, о владении иностранными языками, о сословиях родителей при самодержавии, о нахождении в оккупированной местности и так далее.
М.А.Булгаков, обыгрывая тему женского возраста, в действительности иронизирует над советскими служащими, которые не понимают, кому могут понадобиться сведения о вашей частной персоне. Естественно, большинство обыкновенного народа, на сколько это было возможно, старалось искажать свои данные в свою пользу. Труднее всего приходилось образованным честным интеллигентам, с детства воспитанных правдивыми людьми.

Глаза Пряхиной скосились к носу, и плечи стали вздрагивать.
- Ох, как бы я хотела, - зашептала она, - чтобы Иван Васильевич видел, как артистку истязают перед репетицией!..

(явно потеряв возможность общения с Иваном Васильевичем, Людмила Сильвестровна ищет возможность пожаловаться ему через Поликсену Васильевну, наивно искренне рассчитывая на высшую справедливость верховного владыки)

- Нет, Людмила Сильвестровна, так невозможно, - отозвалась Торопецкая, - возьмите вы анкету домой и заполняйте ее сами, как хотите

(«как хотите» - это значит, что Пряхина может скрывать всё, что ей заблагорассудится, но как быть человеку, который совершенно не владеет искусством лжи никто ей подсказать не может).

Пряхина схватила лист и с отвращением стала засовывать его в сумочку, дергая ртом

(надежда, при заполнении анкеты вместе с Торопецкой, пользуясь её опытом и знанием, скрыть опасные факты из своей биографии оказалась напрасной, потому что она достаточно умна, чтобы не покрывать взбалмошную, как ей кажется, актрису).

Тут грянул телефон, и Торопецкая резко крикнула:
- Да! Нет, товарищ! Какие билеты! Никаких билетов у меня нет!.. Что? Гражданин! Вы отнимаете у меня время! Нету у меня ника... Что? Ах! Торопецкая стала красной с лица

(явный признак стыда, бессилия и испуга).

- Ах! Простите! Я не узнала голоса! Да, конечно! Конечно! Прямо в контроле будут оставлены. И программу я распоряжусь, чтобы оставили! А Феофил Владимирович сам не будет?

Примечание.

Поликсена Васильевна упоминает имя ещё одного руководителя из числа властьпредержащих.

В очередной раз, эксплуатируя имя святого человека писателя и епископа Феофила Антиохийского (умер не ранее 181-го года), М.А.Булгаков находит необходимую ему аллегорию.
Из жития святых известно, что Святой Феофил родился в Сирии. После чтения пророческих книг он принял христианство и в 169-ом году вступил в Антиохи на епископскую кафедру. Самым важным его деянием в истории христианства считается борьба с различными лжеучениями.

Автор специально выделяет главную профессиональную обязанность Н.К.Крупской во время правления И.В.Сталина, как борьбу с инакомыслием, то есть политическую цензуру, используя образ Святого Феофила.
Занимая должность заместителя наркома просвещения, Н.К.Крупская была инициатором запрещения Платона, Канта, Ницше, Шопенгауэра, Вл. Соловьёва, Л.Толстого, Лескова, а также добровольно участвовала в репрессиях на членов правительства, выступала лично с обвинениями на К.И.Чуковского.

Мы будем очень жалеть! Очень! Всего, всего, всего доброго!
Сконфуженная Торопецкая повесила трубку и сказала:
- Из-за вас я нахамила не тому, кому следует!

(из этого высказывания следует, что хамить – это вполне естественное состояние для Поликсены Васильевны)

- Ах, оставьте, оставьте все это! - нервно вскричала Пряхина. - Погублено зерно, испорчен день!

(по глупости, считая Поликсену Васильевну всемогущей, Людмила Сильвестровна не замечает, что нечаянно подставила её под неприятность)

- Да, - сказала Торопецкая, - заведующий труппой просил вас зайти к нему.
Легкая розоватость окрасила щеки Пряхиной, она надменно подняла брови

(разговор между дамами при посторонних идёт на высоких тонах, кровь то и дело бросается им в лицо).

- Зачем же это я понадобилась ему? Это крайне интересно!
- Костюмерша Королькова на вас пожаловалась.
- Какая такая Королькова? - воскликнула Пряхина. - Кто это? Ах да, вспомнила! Да и как не вспомнить, - тут Людмила Сильвестровна рассмеялась так, что холодок прошел у меня по спине, - на "у" и не разжимая губ, - как не вспомнить эту Королькову, которая испортила мне подол? Что же она
наябедничала на меня?

(такой смех больше похож на стон отчаяния, из-за которого из жалости к заслуженному человеку зябко становится Максудову)

- Она жалуется, что вы ее ущипнули со злости в уборной при парикмахерах, - ласково сказала Торопецкая, и при этом в ее хрустальных глазах на мгновение появилось мерцание

(ненавистью горят глаза Торопецкой по отношению к Пряхиной, потому что она подвела Поликсену Васильевну под недовольство начальника; вся история существования высшей советской власти проникнута интригами и недомолвками, фактически именно внутренние разборки составляют суть иерархии советского государства, поэтому так глубоко переживает нюансы тембра голоса своего собеседника Торопецкая).

Эффект, который произвели слова Торопецкой, поразил меня. Пряхина вдруг широко и криво, как у зубного врача, открыла рот, а из глаз ее двумя потоками хлынули слезы. Я съежился в кресле и почему-то поднял ноги

(Пряхина падает перед Торопецкой на колени; позже подобно ему будет прятать ноги в кресле Иван Савельевич Варенуха в кабинете финдиректора Римского, и ни один читатель не будет замечать этого).

Торопецкая нажала кнопку звонка, и тотчас в дверь всунулась голова Демьяна Кузьмича и мгновенно исчезла.
Пряхина же приложила кулак ко лбу и закричала резким, высоким голосом:
- Меня сживают со свету! Бог господь! Бог господь! Бог господь! Да взгляни же хоть ты, пречистая матерь

(обращается она к Торопецкой в молитве, прижимая руки к лицу),

что со мною делают в театре! Подлец Пеликан! А Герасим Николаевич предатель! Воображаю, что он нес обо мне в Сивцевом Вражке! Но я брошусь в ноги Ивану Васильевичу! Умолю его выслушать меня!.. - Голос ее сел и треснул.

Примечание.

Сложную сцену расписал здесь М.А.Булгаков, но всё же я раскусил содержание описываемого здесь события.
Людмила Сильвестровна Пряхина, чувствуя закат своей карьеры, заходит к Поликсене Васильевне Торопецкой, как к последней заступнице. Предварительно созвонившись с ней, она бежит полная радостной надежды на избавление от наваждения надвигающейся старости и безработной нищеты.


Тут дверь распахнулась, вбежал тот самый доктор. В руках у него была склянка и рюмка. Никого и ни о чем не спрашивая, он привычным жестом плеснул из склянки в рюмку мутную жидкость, но Пряхина хрипло вскричала:
- Оставьте меня! Оставьте меня! Низкие люди! - и выбежала вон

(трудная беседа с заслуженным человеком, которой Торопецкой надо было отказать в реальной помощи Пряхиной, выдумав любой предлог, благополучно разрешилась простой истерикой, поэтому Поликсене Васильевне удалось избавиться от просительницы, не потеряв лица перед Максудовым, чему она, несомненно, рада).

За нею устремился доктор, воскликнув "дорогая!" - а за доктором, вынырнув откуда-то, топая в разные стороны подагрическими ногами, полетел Демьян Кузьмич.
Из раскрытых дверей несся плеск клавишей, и дальний мощный голос страстно пропел:
"...и будешь ты царицей ми... и... и..." - он пошел шире, лихо
развернулся, - "ра-а..." - но двери захлопнулись, и голос погас

(звучит текст знаменитой поэмы М.Ю.Лермонтова «Демон», комментируя и разоблачая царящие в Независимом Театре и в Кремле бесовские нравы, точно также будут сопровождать персонажей романа «Мастер и Маргарита» звуки странных музыкальных произведений во многих главах).

- Ну-с, я освободилась, приступим, - сказала Торопецкая, мягко улыбаясь.