В пяти шагах от Ивана Бездомного стоял иностранный специалист в берете,
рядом с ним, подхалимски улыбаясь

(беретом, словом «подхалимски» автор выделяет дополнительно высокомерие Воланда и лизоблюдство его свиты),

сомнительный регент, а кроме того неизвестного откуда-то взявшийся необыкновенных размеров, черный, как грач, кот с кавалерийскими отчаянными усами

(«кавалерийский отчаянные усы», возможно, намёк на собирательность образа кота Бегемота, включавшего в себя помимо Н.И.Ежова и С.М.Будённого (1883-1973), но факт спасения его в репрессиях 1930-ых годов вынудил М.А.Булгакова отказаться от этой дополнительной параллели).

Озноб прошиб Иванушку оттого, что он ясно разглядел, что вся троица вдруг улыбнулась ему, в том числе и кот. Это была явно издевательская, скверная усмешка могущества и наглости

(не улыбаются, спасаясь, беглецы, да и зачем нечистой силе ухищрения москвичей с транспортом и беготнёй, так ведёт себя только уверенная в своей неотвратимой силе погоня).

Улыбнувшись, вся троица повернулась и стала уходить. Чувствуя прилив
мужества

(вырвавшись из рук регента, поэт находит в себе смелость, находясь где-то в центре оцепления, броситься наутёк по переулкам Москвы, спасаясь от погони за единственным свидетелем убийства),

Иван устремился за нею. Тройка вышла на Садовое кольцо. Тут сразу Иван понял, что догнать ее будет очень трудно.
Казалось бы, таинственный неизвестный и шагу не прибавлял, а между тем
расстояние между уходящими и преследующим ничуть не сокращалось. Два или три
раза Иван сделал попытку прибегнуть к содействию прохожих. Но его искусанные
руки, дикий блуждающий взор были причиной того, что его приняли за пьяного,
и никто не пришел ему на помощь

(кому в СССР придёт в голову оказать помощь человеку, за которым гонится милиция?).

На Садовой произошла просто невероятная сцена. Явно желая спутать
следы, шайка применила излюбленный бандитский прием - идти врассыпную

(Иван хочет как бы поймать одного Воланда, поэтому то, что они расходятся только облегчило бы ему задачу; в реальности они пытаются перехватить Бездомного на предполагаемых направлениях).

Регент с великой ловкостью на ходу сел в первый проносящийся трамвай
под литерой "Б", как змея, ввинтился на площадку и, никем не оштрафованный

(у сотрудников НКВД есть право по служебной необходимости нарушать правила общественного порядка и ездить бесплатно на транспорте),

исчез бесследно среди серых мешков и бидонов, причем "Б", окутавшись пылью,
с визгом, грохотом и звоном унес регента к Смоленскому рынку

(на перехват по домашнему адресу прописки),

а странный кот попытался сесть в другой "Б", встречный, идущий к Тверской

(кот Бегемот едет в противоположном направлении, чтобы перехватить с другой стороны на ближайшей широкой магистрали, которая легко просматривается).

Иван ошалело видел, как кот на остановке подошел к подножке и, ловко отсадив взвизгнувшую женщину, зацепился лапой за поручень и даже собрался вручить кондукторше гривенник. Но поразило Ивана не столько поведение кота, сколько кондукторши. Лишь только кот устроился на ступеньке, все лампы в трамвае вспыхнули, показав внутренность, и при свете их Иван видел, как кондукторша с остервенелым лицом высунулась в окно и, махая рукой, со злобой, от которой даже тряслась, начала кричать:
- Котам нельзя! Котам нельзя! Слезай! А то милицию позову!
Но не только кондукторшу, никого из пассажиров не поразила самая суть
дела: что кот садится в трамвай самостоятельно и собирается платить. В
трамвае не прекратился болезненный стон, также слышались крики ненависти и
отчаяния, также давили женщин, также крали кошельки, также поливали друг
друга керосином и полотерской краской

(трамвай, вероятно в 1920-ых годах, был самым неконтролируемым видом транспорта, где царили криминальные отношения, для которых удостоверение Бегемота, как сотрудника НКВД, не имело никакого значения).

Самым дисциплинированным показал себя все-таки кот. Он поступил именно
так, как и всякий гражданин, которого изгоняют из трамвая, но которому ехать
нужно, чего бы это ни стоило

(поймать Ивана необходимо, как единственного свидетеля, после убийства на какое-то время свита Воланда в сгустившихся сумерках забыла о его существовании, но теперь, упустив его, они подвергают угрозе своё положение при Воланде).

При первом же визге кондукторши он легко снялся с подножки и сел на
мостовой, потирая гривенником усы. И лишь снялся трамвай и пошел, он,
пропустив мимо себя и второй, и последний вагон, прыгнул и уселся на заднюю
дугу, а лапой ухватился за какую-то кишку, выходящую из стенки вагона, и
умчался, сделав на прощание ручкой.
Иван бешеным усилием воли изгнал из пылающей головы мысли о странном
коте, естественно напросившиеся молниеносно вопросы о коте в кооперативе,
покупающем масло, о коте в сберкассе, о коте, летящем на аэроплане

(эти портреты кота, возможно, были аллегорией автора на популярные плакаты с Н.И.Ежовым в 1930-ых годах; позже М.А.Булгаков откажется от столь явной подсказки).

Его воля сосредоточилась на том, чтобы поймать того, кого он считал
главным в этой подозрительной компании, - иностранного консультанта. Тот,
проводив взором своих разлетевшихся в противоположные стороны компаньонов,
не сделал никаких попыток к позорному бегству. Нет, он тронулся не спеша по
Садовой, а через несколько времени оказался на Тверской,
Иван прибавлял шагу, начинал бежать впритруску, порою задыхался от
скорости собственного бега и ни на одну йоту не приблизился к неизвестному,
и по-прежнему плыл метрах в десяти впереди его сиреневый желанный берет

(получается, что кот Бегемот и Воланд преследуют Ивана Бездомного в непосредственной близости, находясь на расстоянии визуальной видимости).

Одна странность ускользнула от Иванушки - не до этого ему было. Не
более минуты прошло

(эту придуманную им минуту позже М.А.Булгаков использует в романе при перемещении Коровьева и кота Бегемота со Смоленской площади из Торгсина в главе 28 до Дома Грибоедова, чтобы как-то обозначить расстояние между местами пребывания свиты Воланда; тут за минуту Иван преодолевает дистанцию в 2 километра, что, конечно, в центре Москвы возможно лишь на скоростном транспорте),

как с Патриарших по Садовой, по Тверской ............................................ оказались на Центральном телеграфе. Тут Иванушка сделал попытку прибегнуть к помощи милиции, но безрезультатно. На скрещении Тверской не оказалось ни одного милиционера, кроме того, который, стоя у электрического прибора, регулировал движение.
Неизвестный проделал такую штуку: вошел в одни стеклянные двери, весь
телеграф внутри обошел и вышел через другую дверь. Соответственно этому
пришлось и Ивану пронестись мимо всех решительно окошек в стеклянной
загородке и выбежать на гранитный амвон. Далее пошло хуже. Обернувшись,
Иванушка увидел, что он уже на Остоженке в Савеловском переулке

(такой чудесный перелёт Ивана с улицы Тверской на Остоженку составляет тоже около 2 километров).

Неизвестный вошел в подъезд дома N 12

(в современном Пожарском переулке (до 1922-го года Савёловский по имени домовладельца) нет дома под номером 12).

Собственно говоря, Ивану давно уже нужно было бы прекратить неистовую и
бесплодную погоню, но он находился в том странном состоянии, когда люди не
отдают себе никакого отчета в том, что происходит

(в таком состоянии люди бессознательно направляются к своему домашнему очагу или к временному пристанищу, которое они воспринимают своим последним оплотом или крепостью, в соответствии с английской поговоркой).

Иван устремился в подъезд, увидел обширнейший вестибюль, черный и
мрачный, увидел мертвый лифт, а возле лифта швейцара.
Швейцар выкинул какой-то фокус, который Иван так и не осмыслил. Именно;
швейцар, заросший и опухший, отделился от сетчатой стенки, снял с головы
фуражку

(явный знак того, что швейцар признал своего домочадца; позже в романе автор подменит швейцара, как отживший самодержавный реликт в советское время, на девочку пяти лет от роду),

на которой в полутьме поблескивали жалкие обрывки позумента, и сипло и льстиво сказал:
- Зря беспокоились. Николай Николаевич к Боре в шахматы ушли играть.
Сказали, что каждую среду будут ходить, а летом собираются на пароходе с
супругой. Сказали, что хоть умрут, а доедут.
И швейцар улыбнулся тою улыбкою, которой улыбаются люди, желающие
получить на чай

(все действия швейцара характеризуют Ивана, как человека давно ему знакомого).

Не желая мучить себя вопросом о том, кто такой Боря, какие шахматы, не
желая объяснять заросшему паршивцу, что он, Иван, не Он, а другой

(автор пишет, что Иван сознаёт изменение своего гражданского статуса с легального на криминальный),

Иван уловил обострившимся слухом, что стукнула дверь на первой площадке

(вот неприметно прикрытый М.А.Булгаковым звук приближающейся погони, к которому прислушивается Иван),

одним духом влетел и яростно позвонил. Сердце Ивана било набат, изо рта валил жар. Он решил идти на все, чтобы остановить таинственного убийцу в берете

(то есть поэт добегает домой, разгорячённый погоней и в отчаянной решимости, рискуя жизнью, противостоять Воланду-Сталину).

На звонок тотчас же отозвались, дверь Ивану открыл испитый,
неизвестного пола ребенок лет пяти и тотчас исчез

(в 5 лет ребёнок не может быть испитым даже в самой опустившейся семье, потому что им таким детям не удастся выжить, автор ненароком указывает на то, что в квартире Ивана знает даже пятилетний несмышлёныш; позже М.А.Булгаков откажется от такого явного противоречия).

Иван увидел освещенную тусклой лампочкой заросшую грязную переднюю с кованым сундуком, разглядел на вешалке бобровую шапку

(зимняя шапка в передней квартиры, которую посещает Иван, спасаясь от погони, благополучно перекочует в роман, несколько изменив форму и обрастя уточняющим прилагательным «зимняя», как свидетельство холодной погоды в Москве 1926-го года)

и, не останавливаясь, проник в коридор. Решив, что его враг должен быть непременно в ванной, а вот эта дверь и есть в ванную, Иван рванул ее. Крючок брякнул и слетел. Иван убедился в том, что не ошибся. Он попал в ванную комнату и в тусклом освещении угольной лампочки увидел в ванне стоящую голую даму в мыле с крестом на шее. Дама, очевидно, близорукая, прищурилась и, не выражая никакого изумления

(Иван ищет совета и помощи у единственного близкого себе в коммунальной квартире человека, которая игриво отказывает ему в сочувствии, прикрывшись своей слеповатой явно нарочитой супружеской верностью, несмотря даже на свой показной крест на шее; позже крестик, как кощунственный в данных обстоятельствах символ, М.А.Булгаков вычеркнет),

сказала:
- Бросьте трепаться. Мы не одни в квартире, и муж сейчас вернется

(с кем-то в бобровой шапке развлекалась недавно соседушка, признав поэта, она гонит его прочь, чтобы не связываться с сотрудниками НКВД).

Иван, как ни был воспален его мозг, понял, что вляпался, что произошел
конфуз и, желая скрыть его, прошептал:
- Ах, развратница!

(наткнувшись на факт распутства своей сердечной подружки, Иван разочарованно устремляется к христианским символам, вверяя свою судьбу, как последней надежде, в руки Господа)

Он захлопнул дверь, услышал, что грохнула дверь в кухне, понял, что
беглец там, ринулся и точно увидел его. Он, уже в полных сумерках, прошел
гигантской тенью из коридора налево

(никакой тени в самом романе уже не будет, даже тени того счастливого ловеласа, который был недавно с дамой из ванны, потому что противоречит развитию сюжета облик Воланда в коммунальной квартире Бездомного, ведь тогда здесь должна была быть подготовлена милицейская засада).

Ворвавшись вслед за ним в необъятную пустую Кухню, Иван утратил
преследуемого и понял, что тот ускользнул на черный ход. Иван стал шарить в
темноте. Но дверь не поддавалась. Он зажег спичку и увидел на ящике у дверей
стоящую в подсвечнике тоненькую церковную свечу. Он зажег ее. При свете ее
справился с крючком, болтом и замком и открыл дверь на черную лестницу

(тут перечень защёлок, которые подсказывают читателю то, что никто только что через чёрный ход не выходил).

Она была не освещена. Тогда Иван решил свечку присвоить, присвоил и покатил, захлопнув дверь, по черной лестнице

(крючок и болт снаружи не захлопнешь).

Он вылетел в необъятный двор и на освещенном из окон балконе увидел
убийцу. Уже более не владея собой, Иванушка засунул свечечку в карман,
набрал битого кирпичу и стал садить в балкон. Консультант исчез. Осколки
Кирпича с грохотом посыпались с балкона, и через минуту Иван забился
трепетно в руках того самого швейцара, который приставал с Борей и
шахматами.
- Ах ты, хулиган! - страдая искренно, засипел швейцар. - Ты что же это
делаешь? Ты не видишь, какой это дом? Здесь рабочий элемент живет, здесь
цельные стекла, медные ручки, штучный паркет!

(рабочий элемент и по сей день не живёт в описанном автором интерьере; швейцар защищает от разгрома свой дом, бывший прежде в собственности зажиточных господ, в надежде на возврат их в будущем времени)

И тут швейцар, соскучившийся, ударил с наслаждением Ивана по лицу.
Швейцар оказался жилистым и жестоким человеком. Ударив раз, он ударил
два, очевидно входя во вкус. Иван почувствовал, что слабеет. Жалобным
голосом он сказал:
- Понимаешь ли ты, кого ты бьешь?
- Понимаю, понимаю, - задыхаясь, ответил швейцар

(внимательный читатель должен понимать, что швейцар избивает Ивана, нисколько не обознавшись, а совершенно сознательно).

- Я ловлю убийцу консультанта, знакомого Понтия Пилата, с тем, чтобы
доставить его в ГПУ

(для собственного спасения поэт представляется швейцару в качестве секретного сотрудника ГПУ, исполняющего какое-то тайное задание).

Тут швейцар в один миг преобразился. Он выпустил Иванушку, стал на
колени и взмолился:
- Прости! Не знал. Прости. Мы здесь на Остоженке запутались и кого не
надо лупим

(из-за существовавшей кругом путаницы во внешнем виде и иерархии людей, возникшей при советской власти, многие старорежимные слуги терялись в верной оценке статуса граждан в новом времени, не различая уполномоченных милиционеров от рядовых обывателей).

Некоторые проблески сознания еще возвращались к Иванушке. Едкая обида
за то, что швейцар истязал его, поразила его сердце, и, вцепившись в бороду
швейцара, он оттрепал его, произнеся нравоучение:
- Не смей в другой раз, не смей!
- Прости великодушно, - по-христиански ответил усмиренный швейцар

(этот эпизод, вероятно, в силу некоторой надуманности и внутренней противоречивости, был позже удалён из текста целиком).

Но тут и швейцар, и асфальтовый двор, и громады, выходящие своими
бесчисленными окнами во двор, все это исчезло из глаз бедного Ивана, и сам
он не понял и никто впоследствии не понимал, каким образом он увидел себя на
берегу Москвы-реки

(в романе автор по ходу погони, как и здесь, как бы случайно приведёт Ивана прямо к набережной Москвы-реки возле Храма Христа Спасителя).

Огненные полосы от фонарей шевелились в черной воде, от которой
поднимался резкий запах нефти. Под мостом, в углах зарождался туман. Сотни
людей сидели на берегу и сладострастно снимали с себя одежды. Слышались
тяжелые всплески - люди по-лягушечьи прыгали в воду и, фыркая, плавали в
керосиновых волнах

(вид сотен людей, совместно раздевающихся и прыгающих в воду явно с намерением утопиться, напоминает какой-то сектантский ритуал, потому что купаться в керосиновых волнах толпой никто не станет; М.А.Булгаков, таким образом, пробует отразить судьбу несчастного российского народа, пришедшего искать защиты в главном российском православном Храме Христа Спасителя; но в романе, вероятно посчитав этот эпизод нарочитым, автор оставит лишь одного бородача).

Иван прошел меж грудами одеяний и голыми телами прямо к воде. Иван был
ужасен. Волосы его слиплись от поту перьями и свисли на лоб. На правой щеке
была ссадина, под левым глазом большой фонарь, на губе засохла кровь. Ноги
его подгибались, тело ныло, покрытое липким потом, руки дрожали. Всякая
надежда поймать страшного незнакомца пропала. Ивану казалось, что голова его
горит от мыслей о черном коте - трамвайном пассажире, от невозможности
понять, как консультант ухитрился...........................................

(позже яркая характеристика Ивана исчезнет, как чрезмерная, потому что поэт кем-то избит, а это требует от писателя какого-нибудь объяснения)

Он решил броситься в воду, надеясь найти облегчение. Бормоча что-то
самому себе, шмыгая и вытирая разбитую губу, он совлек с себя одеяние и
опустился в воду. Он нашел желанное облегчение в воде

(ныряя в реку, Иван сбивает со следу собак-ищеек, с которыми его уже преследуют чекисты).

Тело его ожило, окрепло. Но голове вода не помогла. Сумасшедшие мысли текли в ней потоком.
Когда Иванушка вышел на берег, он убедился в том, что его одежды нет.
Вместо оставленной им груды платья находились на берегу вещи, виденные им
впервые. Необыкновенно грязные полотняные кальсоны и верхняя
рубашка-ковбойка с продранным локтем. Из вещей же, еще недавно принадлежащих
Ивану, оставлена была лишь стеариновая свеча

(свеча для бродяг гораздо большая ценность, чем одежда Бездомного, конечно, он сознательно переоделся в чужие лохмотья, чтобы затруднить погоне поиск).

Иван, не особенно волнуясь, огляделся, но ответа не получил и, будучи
равнодушен к тому, во что одеваться, надел и ковбойку, и кальсоны, взял
свечу и покинул берег.
Он вышел на Остоженку и пошел к тому месту, где некогда стоял храм
Христа Спасителя

(прямое упоминание взорванного Храма из-за своей обличительной двусмысленности автор позже использовать не станет).

Наряд Иванушки был странен, но прохожие мало обращали на него внимания - дело летнее.
- В Кремль, вот куда! - сказал сам себе Иванушка и, оглянувшись,
убедился, что в Москве уж наступил полный вечер, то есть очередей у
магазинов не было, огненные часы светились, все окна были раскрыты, и в них
виднелись или голые лампочки, или лампочки под оранжевыми абажурами. В
подворотнях играли на гитарах и на гармонях, и грузовики ездили с
сумасшедшей скоростью.
- В Кремль! - повторил Иванушка, с ужасом оглядываясь. Теперь его уже
пугали огни грузовиков, трамвайные звонки и зеленые вспышки светофоров

(окончание главы М.А.Булгаков полностью перепишет, направив поэта в Дом Грибоедова, а не в абстрактный ироничный путающий читателя Кремль).