Мастер и Маргарита: мертвы или все-таки живы?, противоречие в романе Опции

[Brunhild]

Принято считать, что Мастер и Маргарита умирают в финале книги. Вроде бы все говорит за это - Маргарита умирает в своем особняке, Мастер - в психиатрической больнице. Но как тогда еще до своей "смерти" они оказались в подвале Мастера? К тому же, в эпилоге сказано, что Мастер и Маргарита исчезли бесследно, а когда человек умирает, остается труп. Скорее всего, противоречие связано с тем, что роман не публиковался при жизни Булгакова. Но меня это противоречие натолкнуло на мысль: не было ли (хотя бы временно) в замысле автора сохранить героям жизнь?
Лично для меня они живы. Возможно, перед отъездом Мастер и Маргарита существовали как бы "в двух экземплярах": один "экземпляр" Маргариты - в особняке, один "экземпляр" Мастера - в больнице, и по одному "экземпляру" - в подвале. Перед отъездом Азазелло осуществил "перескдку души", и два "экземпляра" души каждого героя слились воедино, оказавшись в подвале. А поскольку тело без души жить не может, "экземпляры", оставшиеся в Москве, умерли.

[tsa]

НАШ АНОНС!!!
Только у нас на форуме БЭ начало нового бессмертного труда tsa об Альфреде Баркове:

I. В тупике стереотипов

Глава I. "Торжественный смысл слова "Мастер"

Как утверждает Барков, «содержание романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита», несмотря на большое количество посвященных ему исследований, до настоящего времени остается загадкой для булгаковедов». Правда он забывает добавить фразу «по моему мнению», поскольку сами булгаковеды даже и не подозревают о существовании такой загадки, якобы скрывающей от них легко прозреваемую Барковым суть романа. Как и в случае с теориями Кураева мы не будем обсуждать воду, которой обильно разбавлены общие рассуждения Баркова, а процедим их и сосредоточимся исключительно на его опорных «фактах». Ибо если его оценка этих «фактов» ложна, то ложны и все основанные на них выводы.

I.I.1. Решающую смысловую нагрузку в прочтении философского пласта романа несет образ Левия Матвея, осужденного на страницах романа Иисусом за искажение содержания его учения, но помещенного Булгаковым вопреки этому в «свет», то есть, в непосредственное окружение Христа.

Барков не указывает нам, где именно Иешуа (а не Иисус!) осудил Левия, но располагая текстом романа нетрудно понять, что речь может идти только о словах: «<…> ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал».

Если буквально толковать эти слова, в них действительно можно усмотреть следы неприязни Иешуа к Левию. Однако, даже серьезно став на такую точку зрения, невозможно вывести из этих слов решающее программное, смысловое осуждение Левия Иешуа «за искажение содержания его учения». Данный вывод Баркова попросту притянут за уши.

Так ли глуп Иешуа, чтобы на допросе прокуратора закладывать своего единственного друга и соратника Левия? Вряд ли. Он может сам бесстрашно идти навстречу собственной судьбе, но его прямой нравственный долг не впутывать в это Левия.

Чтобы понять всю нелепость утверждения Баркова нам достаточно сопоставить вышеприведенное место в начале романа со следующей цитатой из главы «Казнь»: «Позавчера днем Иешуа и Левий находились в Вифании под Ершалаимом, где гостили у одного огородника, которому чрезвычайно понравились проповеди Иешуа. Все утро оба гостя проработали на огороде, помогая хозяину, а к вечеру собирались идти по холодку в Ершалаим».

В первом случае речь явно идет о полупомешанном, постороннем Иешуа человеке. Во втором же – перед нами предстают два человека, в близких отношениях которых невозможно усомниться: они вместе живут и вместе работают на огороде у приютившего их человека; несомненно, работают не молча, стиснув зубы, а коротая время приятной беседой. Напомним, что первая цитата представляет собой ответ Иешуа на допросе прокуратору, вторая же представляет собой авторское описание состояния Левия, то есть истинна по определению. Таким образом, помещение Булгаковым Левия в «свет» к Иешуа вполне естественно и закономерно.

Оценивая слова Иешуа о Левии перед Пилатом, не стоит, конечно, впадать и в другую крайность, полагая, что Иешуа просто лжет Пилату. В его словах нет ни капли лжи. С одной стороны, между понятиями «ходит за мной» и «ходит со мной» пропасть. Но, с другой стороны, они смыкаются. Иешуа открывает Пилату только часть истины, это обычная фигура умолчания. Левий действительно ходит за ним и записывает, и записывает бестолково, невнятно, так, как он это понимает. Но кто из нас смог бы записать лучше?

Несомненно, Иешуа не раз предлагал Левию Матвею уничтожить его записи, но получал отказ, ибо для Левия это было единственное драгоценное свидетельство об Учителе и его Учении. При том, что Левий и Иешуа странствовали вместе и постоянно делили общий кров и стол, Иешуа, при желании, мог бы без труда уничтожить «злокозненный» козлиный пергамент, якобы мешающий ему жить. Следовательно, единственная причина, по которой он этого не сделал, заключается в том, что содержимое этого пергамента его, в отличие от Альфреда Баркова, нисколько не волновало.

Ну вот и первый звоночек: коль скоро Барков ошибся в толковании образа Левия, то он, по его же собственным словам, ничего не понял и в философском пласте романа. На этом можно было бы и закончить начатую мною книгу, но, памятуя фанатичное религиозное восприятие работы Баркова его поклонниками, мы пройдем начатый длинный путь до самого конца и не оставим без рассмотрения самый мельчайший аргумент Баркова.