Иешуа, Иешуа и Понтий Пилат Опции

[Николай Ш.]

Прошу прощения у уважаемой аудитории, но мне хотелось бы высказать одну свою догадку по поводу романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» Но вначале я напомню две фразы из сцены, когда Иешуа повторно отвечает на вопрос Понтия Пилата об Его имени:
– Моё? – торопливо отозвался арестованный, всем существом выражая готовность отвечать толково, не вызывать больше гнева.
………………………………………………
– Иешуа, – поспешно ответил арестант.
Диакон Андрей Кураев даже назвал Иешуа «заискивающим».
А я почему-то подумал, что недаром же Михаил Афанасьевич написал именно так, а не иначе. И, как мне представляется, разгадка может таиться в следующих строках Евангелия:
Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой – виноградарь.
Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода.
Евангелие от Иоанна 15: 1-2
Когда же будут предавать вас, не заботьтесь, как и что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать,
Ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас.
Евангелие от Матфея 10: 19-20
И, вполне возможно, М.А. Булгаков имел в виду следующее.
Да, Иешуа знает, через что Ему предстоит пройти, но Он не знает – исполнится ли предначертанное! Ибо Он не знает и не может знать истинных замыслов Отца Своего Небесного!!! И ещё Он не знает, Отец ли Его Небесный можеть изменит Его земную судьбу или Он предоставит Ему возможность сделать это Самому. И Он начинает говорить – торопливо и поспешно, ища нужные слова.
И тогда из этой сцены можно сделать один-единственный вывод: ни один человек на нашей грешной Земле не может претендовать на истину в последней инстанции. Но ведь это время Сталина. Сталин, который возомнил себя едва ли не наместником Бога на Земле, вершителем судеб человечества. А тут ему говорят: «Извини, дорогой – Сам Спаситель не знал Своей судьбы. А ты – простой смертный – решил подменить собой законы Божьи».

[Николай Ш.]

Ответ Пьерро
Сразу видно, что Вы, прекрасно знаете роман. Я же – простой читатель. «Мастера и Маргариту» прочитал не один раз, но отнюдь не силюсь записаться в разряд знатоков. Если Вы считаете, что моё предположение – это бредни, что ж – это Ваше право. На истину в последней инстанции я, опять-таки, не претендую. Поэтому заранее и попросил извинения у аудитории.
Однако с некоторыми Вашими доводами я всё-таки согласиться не могу.
Михаил Афанасьевич Булгаков, без всякого сомнения, знал правописание. Но роман-то писался в советское время. А некоторые наши редакторы и до сих пор, по привычке, считают, что слово Бог следует писать с маленькой буквы. Я же, излагая свою версию, исходил из того, что Булгаков, предположительно, мог иметь в виду. Да, Иешуа человек, но параллель Иешуа – Иисус Христос никто, вроде бы, не оспаривает. Поэтому я и счёл необходимым написать Ему, Он, Его, Самому с большой буквы, поскольку в контексте моих доводов, это выглядит, как мне представляется, вполне логичным.
И о том, что всем и всё хорошо известно.
В советское время всем и доподлинно было известно, что Пушкина и Лермонтова убили царь и его жандармы.
Но оказалось, что полиция, имела прямое указание предотвратить дуэль Пушкина с Дантесом. И жандармы прискакали, прискакали на традиционное место дуэли, а Александр Сергеевич стрелялся у другой Речки.
И Лермонтова за язык не тянул не царь. Князь Гагарин – богатейший человек того времени ¬– после ночных возлияний надел на себя мундир не с золотыми пуговицами, как полагалось ему по чину, а с серебряными и был разжалован в рядовые и сослан в Сибирь. В движение были приведены все связи и, естественно, заплачены немалые деньги, чтобы перевести его туда, где шла война, на Кавказ, дабы он мог «кровью искупить свою вину». А Михаил Юрьевич, прилюдно, боевое оружие – взятый в бою кинжал – назвал ножом.
У меня нет сомнения в том, что о романе «Мастер и Маргарита» будет написано ещё немало книг, но нет никакой гарантии того, что все нынешние комментарии на злобу дня будут признаны абсолютно верными.

[tsa]

Михаил Афанасьевич Булгаков, без всякого сомнения, знал правописание. Но роман-то писался в советское время. А некоторые наши редакторы и до сих пор, по привычке, считают, что слово Бог следует писать с маленькой буквы.

1. Неужели Вы серьезно полагаете, что Булгаков, открыто и демонстративно носивший монокль, боялся написать слово "бог" с большой буквы в рукописи своего романа?

2. И неужели Вы серьезно полагаете, что кроме как этого ему более нечего было опасаться?

3. Факты таковы, что Булгаков был полностью равнодушен к православию. За долгие годы жизни ни в собственных дневниках писателя, ни в дневниках его жены не отражено ни одно(!) связанное с вопросами веры событие. Не упоминаются ни церкви, ни религиозные праздники, в то время как для записей по поводу советских праздников и политических событий место находится. Показательно и то, что даже в самые святые для православных праздники, – Рождество, Пасху и Троицу, Булгаков совершенно спокойно ходил развлекаться, и в частности игрой в карты. Вот некоторые факты.
Например, в 1936 г. Булгаковы на Рождество: «После театра <…> пошли в шашлычную против Телеграфа, просидели до трех. Там были американцы и неизбежный барон Штейгер с ними». В Великую Субботу 11 апреля провели ночь на Пасху «на концерте у американского посла», откуда уехали только «в третьем часу». В 1938 г. на Пасху 24 апреля Булгаков пошел играть в карты: «Вечером М. А. пошел к Федоровым играть в винт». В 1939 г. Великий Четверг пришелся на 6 апреля, но и в этот «самый эмоционально насыщенный вечер церковно-народного календаря» Булгаков пошел, как обычно, играть в карты: «Миша вечером пошел играть в винт». И на Троицу 28 мая 1939 г.: «Вечером пошел играть в винт к Федоровым».
[Дневник Елены Булгаковой, запись от 07.01.1936 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 111; Там же, запись от 11.04.1936, с. 118; Там же, запись от 24 апреля 1938 г., с. 196; Там же, запись от 6 апреля 1939 г., с. 251; Там же, запись от 28 мая 1939 г., с. 262]

Несомненно, что для верующего человека подобное поведение Булгакова великий грех. Как считает диакон Кураев: «<…> греховно убийство времени. Все равно как в картишки поиграл» [Кураев А., диакон. Интервью порталу «Интерфакс-Религия» в связи с выходом фильма «Код да Винчи», 21.05.2006]. Но Булгаков давно отошел от православия, и соблюдать священную для православных Страстную неделю у него было не больше оснований, чем священный для мусульман месяц Рамазан.
Ни один православный праздник не упоминается в семейном дневнике Булгаковых, хотя на упоминание советских праздников время и место находятся, например, 6 ноября 1933 г.: «Преддверие октябрьского праздника» [Дневник Елены Булгаковой / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 44], – или 7 ноября 1938 г.: «День прошел, как и все праздничные дни» [Там же, с. 218]. В предрождественский вечер 6 января 1939 г. в дневнике сделана запись: «<…> сидим вдвоем с Мишей, ужинаем. Ощущение праздничное от уюта, уединения» [Там же, с. 234]. Может ли православный человек настолько забыться и не заметить канун истинного для него праздника? Вопрос, конечно, риторический…

Если мы заинтересуемся отношением Булгакова к религии, то обнаружим, что с молодых лет, еще в гимназии, Булгаков «иронизировал над <…> семинарским званием» своих знакомых Гдешинских. Например, по поводу их езды на велосипеде он говорил: «Так ездить могут только семинаристы». В результате, как пишет сестра Гдешинских: «Влияние Миши на моих братьев сказалось прежде всего в том, что мои братья, которые учились тогда в духовной семинарии, стали готовиться к поступлению в институт». Об этом же вспоминает и жена одного из братьев: «Саша говорил, что по светской дороге они пошли под влиянием Миши – оказали свое действие вечера в «открытом доме» Булгаковых, с музыкой. Он их ввел, так сказать, в светскую жизнь – заставил полюбить все это. И, по-моему, уговаривал их уйти из семинарии <…>» [Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М.: Книга, 1988, с. 38].
Как отмечает М. Чудакова [Там же, с. 42]: «В доме Булгаковых царило то молодежное оживление, которое установилось после смерти отца, при жизни которого домашний уклад был иным, более строгим, когда каждое воскресенье у них читали вслух Евангелие. <…> «Евангелие читал вслух, видимо, сам отец, – вспоминает Е. Б. Букреев <…> Семья была богобоязненная. Но дети все отнюдь не были религиозны. Атмосфера в доме после отца была иная…».
<…> В марте 1910 года в дневнике сестры Булгакова Надежды Афанасьевны засвидетельствован отход старшего брата от обрядов (он не хочет соблюдать пост перед Пасхой, не говеет) и его решение религиозных вопросов в пользу неверия».
Уже после смерти брата, редактируя свой дневник, Надежда Афанасьевна окончательно резюмирует свое мнение об отходе брата от религии в 1910 г., – «<…> эта запись была сделана Надей в 1940 г., вскоре после смерти Булгакова, с которым она часто беседовала в последние месяцы жизни, у сестры сложилось впечатление, что писатель умер неверующим <…>» [Соколов Б. В. Булгаков: Энциклопедия. – М.: Алгоритм, 2003, с. 545].
Несомненно, велика роль заложенного в детстве фундамента, однако не религией единой он ограничивается, да и жизнь демонстрирует нам убедительные примеры, что никакой фундамент воспитания не может сковать природные наклонности человека. Несмотря на уважение к родителям и их окружению, строгий религиозный домашний уклад душил Булгакова, как тесный воротничок. По складу своего характера он был не религиозным, а светским человеком. Любил застолье, карты, женщин, развлечения. И упоительное, опьяняющее ощущение свободы, пришедшее с изменением атмосферы в доме, еще в большей степени невынимаемо из заложенного в него в детстве фундамента. Отказ Булгакова от церковной жизни был необратим и совершенно не связан с богоборчеством.
В романе «Мастер и Маргарита» Булгаков иронизирует не только над нелепой антирелигиозной борьбой, но и, в не меньшей степени, над нелепостями самой религии. Писатель высмеивает наивную веру в чудеса, но особенно разит его сатирическое перо ненавистных ему набожных святош, – проходимцев и подонков, одной рукой ворующих, а другой, – крестящихся. Черновые редакции сохранили множество образцов искрометного булгаковского юмора, например сон любимца Кураева проходимца Босого: «Отец Аркадий Элладов тем временем вдохновенно глянул вверх, левой рукой поправил волосы, а правой крест и, даже, как показалось Босому, похудев от вдохновения, произнес красивым голосом:
– Во имя Отца и Сына и Святого духа. Православные христиане! Сдавайте валюту!» [Булгаков М. А. Великий канцлер. Князь тьмы. Сб. всех наиболее значимых редакций романа «Мастер и Маргарита». – М.: Гудьял-Пресс, 2000, с. 252].
В окончательную редакцию романа все это не вошло, так как первоначальная художественная концепция романа существенно изменилась, но забывать с чего начиналась разработка авторского замысла не следует. Даже во имя борьбы за дело Отца, Сына и Святого Духа.

Обширная переписка Булгакова, его личные и семейные дневники показывают, что он нигде не обнаружил ни малейшего интереса к обсуждению религиозных тем, и упоминает бога только несколько раз в случаях нездоровья. Более того, в здоровом состоянии Булгаков предпочитает упоминать Судьбу, а не Бога.
«Прежде всего о «Турбиных», потому что на этой пьесе как на нити подвешена теперь вся моя жизнь и еженощно я воссылаю моления Судьбе, чтобы никакой меч эту нить не перерезал»;
«Я ни за что не берусь уже давно, так как не распоряжаюсь ни одним моим шагом, а Судьба берет меня за горло» [Письма к П. С. Попову от 14.04.1932 (приписка от 20.04.1932) и 07.05.1932 // Булгаков М. А. Дневник. Письма. 1914-1940. – М.: Совр. писатель, 1997, с. 268, 274].

Вступив в сознательную жизнь, Булгаков «никогда не носил» «нательный крест» [Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М.: Книга, 1988, с. 297]. Он не посещал храм, не принимал Таинств и сам себя не считал православным христианином, то есть добровольно поставил себя вне православной Церкви.

Даже на пороге смерти Булгаков устоял от рабского малодушия. – Он не стал причащаться перед смертью и завещал, чтобы его тело кремировали без отпевания и не ставили крест на могиле [Яновская Л. Елена Булгакова, ее дневники, ее воспоминания // Дневник Елены Булгаковой / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 30]. Что еще нужно сделать человеку, чтобы у православных отпало желание посмертно причислять его к своей пастве?!!

Отрицательно или равнодушно к христианству относились многие великие личности, так что отход Булгакова от христианства не является чем-то из ряда вон выходящим. Как пантеизм Гете не принижает величие его гения и его великое творение, – трагедию «Фауст», – ни с точки зрения религии, ни с точки зрения атеизма, так и не религиозность Булгакова ничуть не умаляет гениальности его романа, тем более что ни малейшей антирелигиозной направленности в нем нет.
Вот, что пишет о вере Булгакова Борис Соколов в своей энциклопедии [Соколов Б. В. Булгаков: Энциклопедия. – М.: Алгоритм, 2003, с. 544, 546]:
«<…> Встает вопрос об отношении Булгакова к Христианству и вере в Бога вообще, принимая во внимание, что столь вольную трактовку евангельского сюжета вряд ли позволил бы себе правоверный христианин – православный, католик и даже представитель какой-либо из многочисленных протестантских конфессий»;
«Во что и как верил Булгаков – не до конца понятно и сегодня, когда обнародованы, наверное, уже все свидетельства на сей счет <…> Нельзя исключить, что Булгаков верил в Судьбу или Рок, склонялся к деизму, считая Бога лишь первотолчком бытия, или растворял Его в природе, как пантеисты. Однако последователем христианства автор «Мастера и Маргариты» явно не был, что и отразилось в романе».