Прогулки с Барковым или путешествие с дилетантом, «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение Опции

[tsa]

Уважаемые форумчане!

Приглашаю принять участие в обсуждении моей новой книги "«Мастер и Маргарита»: прогулки с Барковым или путешествие с дилетантом", посвященной подробному разбору книги Альфреда Баркова "Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение ".

Для удобства полемики, рубрикация основных разделов моей работы совпадает с рубрикацией работы Баркова. В каждом разделе его труда мною выделены и рассмотрены все основные, существенные для его выводов тезисные цитаты, критике и разбору которых и посвящена моя книга.

Напоминаю, что данная тема открыта для обсуждения моей книги и книги Альфреда Баркова. Лучшим ответом мне и лучшей защитой теории основоположника альтернативного прочтения будут не славословия в адрес Баркова и не поливание меня бранью, а доказательное опровержение основных положений моей книги.

При обсуждении прошу указывать соответствующий номер тезиса или раздела, это упростит чтение темы в дальнейшем. Так же прошу, обязательно указывать источники, на основании которых опровергается мое мнение.

С уважением
Сергей Цыбульник (tsa)

[tsa]

I.II.7. Если при этом учесть, что описанное Надеждой Яковлевной происходило непосредственно перед ее встречей с Булгаковым, то вряд ли будет ошибкой предположить, что в силу своей особой этической значимости и эмоциональной насыщенности (ведь недаром же сам Мандельштам обсуждал эту тему с Ахматовой) оно не могло не быть предметом их разговора и не повлиять на идейную направленность создававшегося романа.

С идейной направленностью своего романа Булгаков определился еще в конце 20-х годов, задолго до беседы с Н. Я. Мандельштам. Булгаков никогда не был дружен с Мандельштамом. У них был совершенно разный менталитет и темперамент, Мандельштам был порывист, экзальтирован и походил на большого ребенка, Булгаков же был сдержан в проявлении чувств. Беседа с женой Мандельштама никак не могла столь кардинально изменить уже сформировавшуюся философию его романа. На момент этой беседы роман по существу был уже идейно завершен, и Булгаков работал над тем, чтобы «приподнять»[1] финал.

I.II.8. Как можно видеть, в тридцатые годы понятие "мастер", по крайней мере в ближайшем окружении Булгакова, наряду с общепринятым, возвышенным, имело и прямо противоположный, негативный смысл. О том, что в романе оно употребляется именно в таком контексте, писатель подает сигнал бросающейся в глаза манерой его написания – через строчную букву, что придает ему уничижительный оттенок.

Как мы увидели ранее, слово «мастер» в ближайшем окружении Булгакова не имело никакого негативного смысла. Известно, что Булгакова называла Мастером его собственная жена (см. тезис I.II.1), видимо по той же причине, что и Маргарита в романе, – в литературной жизни он все делал «первоклассно»[2]. Мастером называл Булгакова и первый американский посол в СССР Вильям Буллит[3]: «Буллит необычайно хвалебно говорил о пьесе, о М.А. вообще, называл его мастером». С Мастером отождествлял Булгакова и его ближайший друг и биограф П. С. Попов[4]: «Маргарита Николаевна – это вы и самого себя Миша ввел».

Сам Булгаков называл «мастером» – через строчную букву(!) – своего Мольера[5], самого близкого и автобиографичного его героя: «Недавно бесстрастный компьютер сопоставил всех персонажей Булгакова, и выяснилась удивительная вещь: самым близким автору, самым автобиографическим героем оказался не Мастер и не Алексей Турбин, а французский придворный комедиограф XVII столетия Жан Батист де Мольер»[6]. Возможно ли поверить, что Булгаков сознательно «уничижал» своего любимого Мольера?!!

Сходились Мастер и Булгаков и в любви к истории[7]: «Его всегда интересовала история. Об этом говорят сюжеты его произведений о Мольере и Пушкине. Сюжеты его оперных либретто «Минин и Пожарский», «Петр Великий», «Черное море». Работая над «Бегом», расстилал перед собою подлинные карты боев в Крыму и Таврии. Даже над «Белой гвардией», таким личным, так мало удаленным во времени от событий романом, работал как историк: безусловно изучая документы эпохи. Его герой – Мастер – историк».

История настолько интересовала Булгакова, что он даже хотел написать учебник по истории СССР:

«Сегодня в газете объявлен конкурс на учебник по истории СССР. М. А. сказал, что он хочет писать учебник – надо приготовить материалы, учебники, атласы»;

«М. А. начал работу над учебником»[8].

Осколки жизни Булгакова рассыпаны в биографии Мастера. Это и поразившая их с Еленой Сергеевной как молния, как финский нож любовь; и символ этой любви – хранимые Маргаритой «распластанные между листками папиросной бумаги лепестки засохшей розы»[9], прообразом которых послужила реальная засохшая роза, вложенная Булгаковым в письмо[10] к Елене Сергеевне, когда она была еще замужем, – «Получала письма от Миши, в одном была засохшая роза »[11]; и «то единственно ценное, что имела в жизни» Маргарита, – «старый альбом коричневой кожи, в котором была фотографическая карточка мастера»[12], – «Фотографической карточкой, хранимой далеко от чужих глаз, стал для нее снимок, некогда вклеенный в томик «Белой гвардии», – навсегда с особой нежностью любимый ею его фотопортрет»[13]; и ведьмовство Елены Сергеевны: «ты ведьма! Присушила меня!»[14]; «Ты думаешь, что ты ведьма?» – дразнил я ее. «Не ведьма, а колдунья и Маргарита», – строго говорила она»[15]; и ее пристрастие к мимозам: «Купила мимозы»[16]; и необыкновенная любовь к древним главам романа[17]: «люблю их бесконечно», «древние главы, которые я безумно люблю»; и сшитая ею Булгакову «черная шапочка Мастера»[18]; и душевная болезнь Мастера, мучавшая самого Булгакова, и затравленность их обоих литературными критиками, и стремление увидеть заграницу, описанное в черновиках романа. Именно глазами своего героя[19]: «Я никогда ничего не видел. Я провел свою жизнь заключенным. Я слеп и нищ», – смотрит Булгаков в редакции 1934 г. на залитый огнями «гигантский город», над которым снижается кавалькада в последнем полете, по прямым, «как стрелы», линиям бульваров которого безошибочно угадывается Париж[21], в который он так стремился попасть[22], и в поездке в который ему так безобразно, так оскорбительно, предварительно обнадежив, отказали в том же 1934 году. Одним этим эпизодом опровергаются все натужные построения Баркова, что Мастер это Горький, так как, в отличие от Булгакова, Горький значительную часть жизни провел за границей и к нему никак не могут быть отнесены указанные слова Мастера. С этими же словами героя прямо перекликаются слова Булгакова, приведенные в дневнике Елены Сергеевны[23]: «Я узник… меня никогда не выпустят отсюда… Я никогда не увижу света». На черновых страницах романа отражено и его чтение Булгаковым своим знакомым, – Мастер признается Ивану, что «пробовал он его читать кое-кому, но его и половины не понимают»[24].

Вместе с тем, настоящий писатель никогда не переплавляет в горниле романа только свою собственную судьбу, и в образе Мастера реальные черты Булгакова соединились с другими прототипами и художественным вымыслом автора. В более поздних редакциях автор даже убрал из образа Мастера некоторые, слишком личные черты своей биографии, так как это уводило сюжет в сторону от основной линии. В частности смягчил он и страсть Мастера увидеть иные страны. Лишь осколок ее отразился в разговоре Мастера с Иваном[25]: «Я вот, например, хотел объехать весь земной шар. Ну, что же, оказывается, это не суждено. Я вижу только незначительный кусок этого шара. Думаю, что это не самое лучшее, что есть на нем, но, повторяю, это не так уж худо».

Так что, конечно, Мастер это не Булгаков. И, тем не менее, справедливо обратное: Булгаков, это Мастер, ибо и жизнь его, и любовь, как нигде отразились в зеркале его закатного романа. Даже слова Геллы: «Фрак или черный пиджак. К двенадцати ночи»[26], – которые она произносит, приглашая барона Майгеля на бал, есть не что иное, как надпись на приглашении на бал, присланном Булгакову американским посольством: «Приписка внизу золотообрезного картона: фрак или черный пиджак»; «Бал у американского посла. Поехали к двенадцати часам»[27]. Как известно, именно этот бал в американском посольстве, данный 23 апреля 1935 г., послужил прообразом бала Воланда.
[1] «Свой суд над этой вещью я уже совершил и, если мне удастся еще немного приподнять конец, я буду считать, что вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика» [Письмо к Е. С. Булгаковой от 15.06.1938 г. // Булгаков М. А. Дневник. Письма. 1914-1940. – М.: Совр. писатель, 1997, с. 474-476].

[2] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 606.

[3] Дневник Елены Булгаковой, запись от 21.02.1936 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 114.

[4] Письмо П. С. Попова к Е. С. Булгаковой от 27.12.1940 // Весь Булгаков в воспоминаниях и фотографиях / Сост.: Л. В. Губианури и др. – К.: Мистецтво, 2006, с. 232.

[5] Булгаков М. А. Жизнь господина де Мольера. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 9, 97, 173, 175, 176.

[6] Сахаров В. Прощание с алтарем Диониса. М. А. Булгаков в театре и о театре. – http://bulgakov.km.ru/teatr/dionis.htm

[7] Яновская Л. Комментарии к дневнику Елены Булгаковой // Дневник Елены Булгаковой / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 366.

[8] Дневник Елены Булгаковой, записи от 04-05.03.1936 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 116.

[9] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 546.

[10] Булгаков имел обыкновение постоянно вкладывать «лепестки красных роз» в письма к Елене Сергеевне [Мягков Б. С., Соколов Б. В. Комментарии к повести «Тайному другу» // Булгаков М. А. Чаша жизни: повести, рассказы, пьеса, очерки, фельетоны, письма. – М.: Сов. Россия, 1988, с. 578].

[11] Дневник Елены Булгаковой. Письмо к А. С. Нюренбергу от 13 февраля 1961 г. / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 327.

[12] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 546.

[13] Яновская Л. Елена Булгакова, ее дневники, ее воспоминания // Дневник Елены Булгаковой / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 23.

[14] Дневник Елены Булгаковой. Письмо А. С. Нюренбергу от 13 февраля 1961 г. / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 327.

[15] Ермолинский С. А. О времени, о Булгакове и о себе. – М.: Аграф, 2002, с. 203.

[16] Дневник Елены Булгаковой, запись от 01.03.1939 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 244.

[17] Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М.: Книга, 1988, с. 449.
Чудакова цитирует первую, самую непосредственную редакцию дневников; во второй же редакции Елена Сергеевна опустила все, что она считала сугубо личным, в том числе и цитируемые строки.

[18] «жена сшила ему черную шапочку – как у его героя» [Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М.: Книга, 1988, с. 478].

[19] Булгаков М. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. Мастер и Маргарита: Черновые редакции. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2004, с. 258.

[21] «Воланд остановился над гигантским городом. в ослепительном освещении и белых, и синеватых и красных огней потекли во всех направлениях черные лакированные крыши, и засветились прямые, как стрелы, бульвары» [Булгаков М. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. Мастер и Маргарита: Черновые редакции. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2004, с. 259].

[22] «Я исступленно хочу видеть хоть на краткий срок иные страны. Я встаю с этой мыслью и с нею засыпаю» [Письмо к В. В. Вересаеву от 22.07.1931, приписка от 26.07.1931 // Булгаков М. А. Дневник. Письма. 1914-1940. – М.: Совр. писатель, 1997, с. 251].

[23] Дневник Елены Булгаковой, запись от 12.02.1937 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 129.

[24] Булгаков М. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. Мастер и Маргарита: Черновые редакции. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2004, с. 296.

[25] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 477.

[26] Там же, с. 531.

[27] Дневник Елены Булгаковой, записи от 29.03.1935 и 23.04.1935 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 89, 95.