Прогулки с Барковым или путешествие с дилетантом, «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение Опции

[tsa]

Уважаемые форумчане!

Приглашаю принять участие в обсуждении моей новой книги "«Мастер и Маргарита»: прогулки с Барковым или путешествие с дилетантом", посвященной подробному разбору книги Альфреда Баркова "Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение ".

Для удобства полемики, рубрикация основных разделов моей работы совпадает с рубрикацией работы Баркова. В каждом разделе его труда мною выделены и рассмотрены все основные, существенные для его выводов тезисные цитаты, критике и разбору которых и посвящена моя книга.

Напоминаю, что данная тема открыта для обсуждения моей книги и книги Альфреда Баркова. Лучшим ответом мне и лучшей защитой теории основоположника альтернативного прочтения будут не славословия в адрес Баркова и не поливание меня бранью, а доказательное опровержение основных положений моей книги.

При обсуждении прошу указывать соответствующий номер тезиса или раздела, это упростит чтение темы в дальнейшем. Так же прошу, обязательно указывать источники, на основании которых опровергается мое мнение.

С уважением
Сергей Цыбульник (tsa)

[tsa]

Глава IV. «Это ты ли, Маргарита?»

«<…> в голове бродит моя Маргарита, и кот, и полеты…»
М. А. Булгаков[1]

Как я уже отмечал в своем ответе диакону Кураеву[2], испытание Маргариты на балу в точности повторяет известные сюжеты народных сказок об испытании девичьей добродетели. Слова Воланда: «Кстати, скажите, а вы не страдаете ли чем-нибудь? Быть может, у вас есть какая-нибудь печаль, отравляющая душу, тоска?», – и ответ Маргариты, – «Нет, мессир, ничего этого нет, а теперь, когда я у вас, я чувствую себя совсем хорошо»[3], слишком явно перекликаются со словами сказки «Морозко»: «Тепло ли тебе девица? – Тепло, батюшка!» Здесь нет ни пародийности, ни гротеска, только отражение извечного стремления русской души к вознаграждению истинной добродетели. На балу испытывается смирение Маргариты, любимой героини автора – «в голове бродит моя Маргарита», – писал Булгаков своему близкому другу и первому биографу П. С. Попову.

Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля дает следующее толкование имени Маргарита: «жемчужина». И вот эту то жемчужину романа и пытается втоптать в грязь бывший полковник КГБ, называя ее «шлюхой». Лучше бы Барков порылся в грязном прошлом своего ведомства и открыл для истории хоть пару его мрачных страниц. Но об этом он предпочел промолчать, руководствуясь трусливым принципом – «вход в Контору рубль. Выход два»[4]. И то верно, куда как безопаснее критиковать Мастера и Маргариту, – книги сдачи не дают…

I.IV.1. С чьей-то легкой руки укоренилось мнение о Маргарите как "ангеле-хранителе" Мастера, "прекрасном, обобщенном и поэтическом образе Женщины, которая Любит". Однако содержание романа показывает, что автор вкладывает в этот образ нечто иное.
Парадоксальность глав, повествующих об идиллической любви этих персонажей, бросается в глаза при сравнении хотя бы этих двух отрывков:
"В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между крыльями дворца Ирода Великого вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат", и:
"Маргарита Николаевна никогда не нуждалась в деньгах. Маргарита Николаевна могла купить все, что ей понравится. Среди знакомых ее мужа попадались интересные люди. Маргарита Николаевна никогда не прикасалась к примусу. Маргарита Николаевна не знала ужасов житья в совместной квартире".
При их сравнении читатель, не знакомый с романом, наверняка стал бы утверждать, что они принадлежат перу разных авторов – настолько они отличаются по стилю. И, осмелюсь добавить, по уровню владения пером. Действительно, первый, охотно цитируемый исследователями отрывок, является образцом высокохудожественной прозы, его достоинства не раз становились предметом восхищенного анализа специалистов. Видимо, именно его имела в виду Л. М. Яновская, когда писала: "По музыкальности проза "Мастера и Маргариты" на уровне самой высокой поэзии".
Второму же явно не повезло – не обнаружив в нем никаких художественных достоинств, исследователи упорно обходят его вниманием, как бы великодушно прощая Булгакову неровную манеру письма, пассаж, достойный разве что весьма нерадивого третьеклассника. Примечательно, что этот отрывок был вставлен Булгаковым уже на заключительной стадии работы над романом – во всяком случае, во второй полной рукописной редакции, с которой роман летом 1938 года диктовался на машинку, он отсутствует.
Давайте все-таки вдумаемся, что Булгаков мог иметь в виду, – ведь авторская небрежность здесь явно исключена. Вывод может быть только один: он преднамеренно избирает в этой части стиль, своей нарочитой примитивностью сигнализирующий о неправдоподобности того, что открыто декларируется в этих главах.

Барков занимается типичной подгонкой решения под нужный ему ответ. Раз уж он взялся кроме Булгакова толковать еще и профессионального текстолога и литературоведа Лидию Яновскую, объясняя нам, что именно ей могло понравиться в романе, то приведу именно ее квалифицированное мнение о стилистике романа, в корне противоречащее наивным озарениям Баркова:

«Часть вторая начинается взволнованно и романтично: «За мной, читатель!» Романтическая взволнованность этих строк занимала внимание писателя не меньше. Впервые она проступает в четвертой редакции романа…
Интонация первых строк – ключ к звучанию части в целом.
Они очень по-разному написаны, эти две части романа. Стиль части первой почти реалистичен, несмотря на то, что фантастика здесь начинается с первых же страниц…
А часть вторая романтична. Поэтическая фантастика полета Маргариты переливается в фантасмагорию бала у Сатаны, и блистательные сатирические сцены в этой части не снимают ощущения торжествующей бесконечности вымысла…»[5]

Как видим, ослепленный своей навязчивой идеей Барков, грубо искажает истину, утверждая, что исследователи «упорно обходят» своим вниманием начало второй части. Не поняв роман Булгакова, не понял он и слова Яновской о музыкальности и поэтичности прозы Булгакова. Смысл этих понятий применительно к прозе был в свое время прекрасно сформулирован К. Паустовским:

«У подлинной прозы всегда есть свой ритм <…>
В этом напряжении, в захвате читателя, в том, чтобы заставить его одинаково думать и чувствовать с автором, и заключается задача писателя и действенность прозы.
Я думаю, что ритмичность прозы никогда не достигается искусственным путем. Ритм прозы зависит от таланта от чувства языка, от хорошего «писательского слуха». Этот хороший слух в какой-то мере соприкасается со слухом музыкальным.
Но больше всего обогащает язык прозаика знание поэзии.
Поэзия обладает одним удивительным свойством. Она возвращает слову его первоначальную девственную свежесть. Самые стертые, до конца «выговоренные» нами слова, начисто потерявшие для нас образные качества, живущие только как словесная скорлупа, в поэзии начинают сверкать, звенеть, благоухать!
<…> Но главное не в этом.
Главное в том, что проза, когда она достигает совершенства, является, по существу, подлинной поэзией»[6].

Музыкальность прозы Булгакова означает, прежде всего, не ее высокохудожественность, а введение автором своей ключевой ритмической тональности для каждой основной темы сюжета. Именно это мы и видим в романе «Мастер и Маргарита» – чеканный, предельно реалистичный выход Пилата в колоннаду, романтичное приподнятое над обыденной действительностью описание Маргариты, и, наконец, то взвешенно мудрые, то предельно ернические действия Воланда и его свиты.

[1] Письмо к П. С. Попову от 26.06.1934 // Булгаков М. А. Дневник. Письма. 1914-1940. – М.: Совр. писатель, 1997, с. 343.

[2] Цыбульник С. А. «Мастер и Маргарита»: Диакон и Диавол или о занимательном богословии Кураева. – http://www.dombulgakova.ru/index.php?id=82

[3] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 585.

[4] Андреев В. Позывной – UT5AB. – http://www.uarl.com.ua/ut5ab/files/call_ut5ab.htm

[5] Лидия Яновская. Прощай ученик (главы из новой книги о Михаиле Булгакове). – http://magazines.russ.ru/urnov/2004/20/ian10.html

[6] Паустовский К. Г. Золотая роза: Психология творчества. – М.: Педагогика, 1991, с. 211.