Прогулки с Барковым или путешествие с дилетантом, «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение Опции

[tsa]

Уважаемые форумчане!

Приглашаю принять участие в обсуждении моей новой книги "«Мастер и Маргарита»: прогулки с Барковым или путешествие с дилетантом", посвященной подробному разбору книги Альфреда Баркова "Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение ".

Для удобства полемики, рубрикация основных разделов моей работы совпадает с рубрикацией работы Баркова. В каждом разделе его труда мною выделены и рассмотрены все основные, существенные для его выводов тезисные цитаты, критике и разбору которых и посвящена моя книга.

Напоминаю, что данная тема открыта для обсуждения моей книги и книги Альфреда Баркова. Лучшим ответом мне и лучшей защитой теории основоположника альтернативного прочтения будут не славословия в адрес Баркова и не поливание меня бранью, а доказательное опровержение основных положений моей книги.

При обсуждении прошу указывать соответствующий номер тезиса или раздела, это упростит чтение темы в дальнейшем. Так же прошу, обязательно указывать источники, на основании которых опровергается мое мнение.

С уважением
Сергей Цыбульник (tsa)

[tsa]

I.IV.12. Что касается целомудрия Маргариты, то в это понятие никак не укладывается ее эксгибиционизм. Можно допустить, да и то весьма условно, что на балу это выглядело как вынужденный акт самопожертвования; но навязчивая демонстрация своей наготы соседу, заявления типа "Мне нравится быстрота и нагота", "Плевала я на это" (в ответ на предупреждение Мастера "Ты хоть запахнись" перед появлением Азазелло) показывают, что стыдливостью Маргарита не страдала.

Оставаясь в образе ведьмы, Маргарита действительно не стыдится своей наготы. Но кто сказал, что наготы нужно стыдиться? Древние греки, например, ее не стыдились. Вспомните «Таис Афинскую» Ефремова. Кроме того, никто никому ничего с радостью не демонстрирует. Ни о каком эксгибиционизме Маргариты в романе и речи нет. Соседа она просто фривольно дразнит, для ведьмы это совершенно естественное поведение. Что касается просьбы Мастера – «Ты хоть запахнись, – крикнул ей вслед мастер. – Плевала я на это, – ответила Маргарита уже из коридорчика»[1] – то нигде не сказано, что Маргарита распахнулась перед Азазелло или скинула халат. Слова героев всего лишь отражают реалии обстановки, – он в кальсонах, а она в халате на голое тело, – «Но простите Азазелло, что я голая!» – Тоже вполне понятное извинение, если бы Барков был прав, то Маргарите и в голову не пришло бы извиняться, что под халатом она не одета. Если Барков полагает, что целомудрие связано, прежде всего, с тщательной драпировкой всех женских прелестей, то ему бы лучше было поискать его среди монашек.

I.IV.13. О том, что главная героиня романа изначально замышлялась Булгаковым как воплощение порочных начал, свидетельствуют опубликованные недавно ранние редакции романа. Так, во второй полной редакции в сцене натирания кремом была такая характеризующая героиню фраза: "Сверкая распутными глазами". А вот выдержка из описания того, что в соответствии с первоначальным замыслом происходило на шабаше у Воланда (собственно, в окончательной редакции описано то же, только в более смягченном виде):
"Гроздья винограду появились перед Маргаритой на столике, и она расхохоталась – ножкой вазы служил золотой фаллос. Хохоча, Маргарита тронула его, и он ожил в ее руке. Заливаясь хохотом и отплевываясь, Маргарита отдернула руку. Тут подсели с двух сторон. Один мохнатый, с горящими глазами, прильнул к левому уху и зашептал обольстительные непристойности, другой – фрачник – привалился к правому боку и стал нежно обнимать за талию. Девчонка уселась на корточки перед Маргаритой, начала целовать ее колени.
– Ах, весело! Ах, весело! – кричала Маргарита, – и все забудешь. Молчите, болван! – говорила она тому, который шептал, и зажимала ему горячий рот, но в то же время сама подставляла ухо".

Рассуждения Баркова о порочности грешат явным пуританством. Греховность понятие весьма относительное в разных культурах. Может быть, самый великий грех христианства в том и состоит, что оно внесло понятие греха в те области, где в нем никакой нужды не было, – например, в сексуальность человека. Я имею в виду, разумеется, не прелюбодейство, а то, в чем видит греховность Маргариты Барков, – поведение Маргариты в написанной раблезианскими красками сцене с превращающимся фаллосом. На балу Маргарита королева, и она ведет себя вполне по-королевски. Может быть обычной женщине к лицу иное поведение, но только не королеве, которая по самому своему высокому положению выше подобных подозрений и обвинений со стороны пуританской морали. Нет сомнения, если бы Маргарита при виде ожившего фаллоса не расхохоталась, а упала в обморок, расплакалась, или спросила: «А что это?», – Барков обвинил бы ее в возмутительном ханжестве и жеманстве непростительном для замужней, имеющей любовника женщины.

Но дело даже не в этом. Процитированные Барковым строки принадлежат ранней редакции романа, где Маргарита навсегда оставалась вечной ведьмой[2], не только привычно скалящей зубы, но, после отравления, еще и с радостью срывавшей с себя одежду и запрыгивающей на уже привычную метлу: «Она одним взмахом сорвала с себя халат и взвизгнула от восторга. Азазелло вынул из кармана баночку и подал. Тотчас под руками Маргариты ее тело блеснуло жиром»[3]. Не случайно, в еще более ранней редакции, когда главный герой еще именовался Поэтом, его даже забрать предлагали без Маргариты[4]. Подобное поведение совершенно немыслимо для Маргариты последней редакции. Какие же есть основания использовать данные черновые наброски при анализе окончательно сложившегося у автора художественного образа героини? При такой коренной трансформации авторского замысла за 12 лет работы, использование ранних черновых рукописей для толкования образов героев последней редакции совершенно неправомерно. Например, образ Воланда претерпел сложную эволюцию от бездушно юродствующего заурядного исполнительного черта, лакейски вытягивающегося в струнку перед Иешуа со словами: «Чего изволите?», – до осознающей себя всесильной, независимой в суждениях силы, стоящей над земными понятиями Добра и Зла, и беспристрастно вершащей судьбы человеческие. И ни Барков, ни Кураев даже и не пытаются примерить к его величественному окончательному образу принижающие подобострастные черты ранних редакций.

Аналогично образ Маргариты кардинально эволюционировал от вульгарной, постоянно скалящей зубы ведьмы, до верной подруги и спутницы Мастера. Безжалостное иссечение всех фривольных ранних описаний бала Сатаны в окончательной редакции связано не с внутренней цензурой[5], а именно с их несовместимостью с новой художественной концепцией романа и с новым, более возвышенным и одухотворенным содержанием образа Маргариты. Приведенные Барковым строки абсолютно чужеродны органичному единству стилистической ткани романа. Теперь эти сцены были бы в нем просто неуместны, так же как были бы в нем неуместны и сцены подобострастия Воланда перед Иешуа из ранних редакций.

В окончательной редакции Булгакову удалось совместить казалось бы несовместимое: разгул оживших трупов и душевную чистоту Маргариты. Если в ранних редакциях она просто веселилась на балу, то теперь она проходит тяжелое физическое и нравственное испытание[6]. По негласным условиям его, она должна оказывать радушие всем гостям, не проявляя брезгливости и ханжества ни в чем. И она его выдержала с честью, как настоящая королева.

Заключая обсуждение данного тезиса, хочу заметить, что Альфреду Баркову лучше было бы поискать порнографию в трудах своего знаменитого однофамильца, чем с таким трудом по крохам выцарапывать ее в черновиках романа Булгакова.

[1] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 694.

[2] «Не узнал Маргариту Мастер. Голая ведьма теперь неслась в тяжелом бархате, шлейф трепало по крупу, трепало вуаль, сбруя ослепительно разбрызгивала свет от луны» [Булгаков М. А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 7. Мастер и Маргарита: Черновые редакции. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2004, с. 324].

[3] Булгаков М. А. Великий канцлер. Князь тьмы. Сб. всех наиболее значимых редакций романа «Мастер и Маргарита». – М.: Гудьял-Пресс, 2000, с. 196.

[4] «– С ней, – глухо сказал он, – с ней. А иначе не поеду.
Самоуверенный Азазелло смутился Но внезапно изменился
– В чем дело! – засипел он, – какой может быть вопрос? И чудесно. Именно с ней. Само собой»
[Булгаков М. А. Великий канцлер. Князь тьмы. Сб. всех наиболее значимых редакций романа «Мастер и Маргарита». – М.: Гудьял-Пресс, 2000, с. 195].

[5] «В дальнейшем, уступая внутренней цензуре, Булгаков сделал сцену Великого бала у сатаны гораздо целомудреннее». [Соколов Б. В. Булгаков: Энциклопедия. – М.: Алгоритм, 2003, с. 166].

[6] «Воланд, знакомя героиню со знаменитыми злодеями и развратницами, усиливает муки ее совести» [Соколов Б. В. Булгаков: Энциклопедия. – М.: Алгоритм, 2003, с. 163].