Прогулки с Барковым или путешествие с дилетантом, «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение Опции

[tsa]

Уважаемые форумчане!

Приглашаю принять участие в обсуждении моей новой книги "«Мастер и Маргарита»: прогулки с Барковым или путешествие с дилетантом", посвященной подробному разбору книги Альфреда Баркова "Роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение ".

Для удобства полемики, рубрикация основных разделов моей работы совпадает с рубрикацией работы Баркова. В каждом разделе его труда мною выделены и рассмотрены все основные, существенные для его выводов тезисные цитаты, критике и разбору которых и посвящена моя книга.

Напоминаю, что данная тема открыта для обсуждения моей книги и книги Альфреда Баркова. Лучшим ответом мне и лучшей защитой теории основоположника альтернативного прочтения будут не славословия в адрес Баркова и не поливание меня бранью, а доказательное опровержение основных положений моей книги.

При обсуждении прошу указывать соответствующий номер тезиса или раздела, это упростит чтение темы в дальнейшем. Так же прошу, обязательно указывать источники, на основании которых опровергается мое мнение.

С уважением
Сергей Цыбульник (tsa)

[tsa]

I.VI.4. Давайте же посмотрим, во что обошелся Бездомному-Поныреву поцелуй вампира Маргариты.
… Каждый год появляется на Патриарших прудах бывший поэт Бездомный, ставший Иваном Николаевичем Поныревым. Полнолуние будит у него образы, вызывающие тоску по чему-то большому и значительному, но забытому в результате "лечения". Неизвестно, во что вылилась бы эта тоска – возможно, в бунт против стерильного существования в роли благополучного совслужащего… Но на пути к прозрению встает подготовленный его заботливой женой успокоительный укол жидкости густого чайного цвета, навевающий лживый сон о счастливом конце истории Пилата и Иешуа. "Всегда обманчивый" лунный свет вскипает, луна властвует и играет, танцует и шалит. И в потоке лунного света складывается непомерной красоты женщина, она выводит к Ивану за руку пугливо озирающегося Мастера, который тоже лжет Ивану о концовке своего романа. Маргарита, играющая в этом эпизоде явно лидирующую роль, подтверждает ложь и закрепляет ее очередным поцелуем, чтобы у Ивана было все "так, как надо".
"Как надо" – это значит, что "Иван будет спать со счастливым лицом, а наутро проснется молчаливым, но совершенно спокойным и здоровым. Его исколотая память затихает (как до этого у Мастера – А.Б.), и до следующего полнолуния профессора не потревожит никто (как и Мастера в "покое" – А. Б.). Ни безносый убийца Гестаса, ни жестокий пятый прокуратор Иудеи Понтийский Пилат".
Здесь речь идет о сне пробуждающейся у поэта совести – "исколотой памяти". Мастер солгал, казнь все-таки была. И кровь была, много крови. И довершила эту ложь своим поцелуем Маргарита. Он не позволяет Поныреву пробудиться от апатии и возвратиться к поэзии – "высшему виду искусства". Из-за этого поцелуя Иван будет спать сном идиота и продолжать верить, что "стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился и после этого вылечился". Только результат такого "лечения", начатого тюремщиком Стравинским, жуткий. Ведь спит сама совесть, и пока она спит, торжествует обман и ликует луна, и кто может поручиться, что кровь не прольется снова?

Пристрастие бывшего кагэбиста к вампирам выглядит довольно таки зловеще, но вампир с ним… Вернемся к булгаковскому тексту.

Пилат умоляет Иешуа сказать, что казни не было не наяву, а во сне Ивана Понырева. Сон есть сон, это только гиперболизированное отражение действительности, мучающей Ивана. Переносить его на реальную действительность и говорить, что он лживый, по меньшей мере, неразумно. Ивана действительно мучают предрассветные кошмары о казни Иешуа, и он просыпается «с мучительным криком»[1]. Но, успокоившись после укола, он видит уже совсем другие «какие-то возвышенные и счастливые сны»[2]. И в этих снах Понырев вспоминает героев романа такими, какими они ему представились при первой, как говорится, самой яркой встрече, – Мастера пугливым и озирающимся, а Маргариту, – смелой и решительной. Именно такими они врезались ему в память. О преображении Мастера в полете ему вообще ничего не ведомо. Наяву же, при прощании с Иваном, Мастер уже не пуглив, и не он при Маргарите, но Маргарита при нем: «– Прощай ученик, – чуть слышно сказал мастер и стал таять в воздухе. Он исчез, с ним вместе исчезла и Маргарита»[3].

В снах Ивана нет никакого искажения конца истории об Иешуа и Пилате. Самым жгучим желанием Пилата было именно то, чтобы казнь, пусть и задним числом, не состоялась. Так водитель, сбивший пешехода, может раз за разом исступленно пытаться «переиграть» заново эту страшную для него ситуацию в своем воображении. Именно так и могла бы выглядеть реальная (в рамках романа) встреча данных героев, в которой Иешуа дарил бы Пилату забвение его греха. Ведь без такого забвения Пилат осужден вечно терзаться муками совести, а то что по силам смертному человеку, не вынести его бессмертной душе в вечной загробной жизни. Верующие как-то об этом не задумываются, но, несомненно, если рай существует, его обитателям должно быть даровано забвение грехов, иначе они сами превратят его в ад муками своей совести. Поэтому сон Ивана вполне разумен.

Утверждение, что снящийся Ивану Мастер лжет ему, полностью бессмысленно, так как степень соответствия сна действительности может определяться только в ее же рамках и при пробуждении Ивана теряет всякий смысл. Все претензии по логичности этого сна могут быть адресованы только к Ивану Поныреву. Но даже в рамках анализа этого сна Барков постоянно передергивает смысл булгаковского текста: Мастер не говорил Ивану от своего имени, что казни не было, а только подтвердил, что роман окончился описанной встречей Иешуа и Пилата (опять же во сне). Более того, как я уже отмечал, и слова Иешуа нельзя трактовать так убого, тем более, что для медленно соображающих полковников Булгаков подает ясный знак: Иешуа «в разорванном хитоне и с обезображенным лицом»[4].

Барков прорицает как пифия. Откуда он взял, что Булгаков пишет о «сне пробуждающейся у поэта совести – «исколотой памяти»»? Единственное, за что может мучить совесть Понырева, так это за собственную прошлую совковую глупость, но не до такой же степени, чтобы так переживать! Его действительно мучает именно исколотая память – исколотая как собственными воспоминаниями, так и, не в меньшей степени, романом Мастера и страшной судьбой Иешуа, невольным очевидцем которой его сделал Воланд. Понырев вовсе не находится в состоянии апатии, в таком состоянии он, за отведенный ему в романе срок, никак бы не смог стать профессором. Ни к какой поэзии он возвращаться не собирается, ибо писал плохие стихи (см. тезис I.III.12 и тезис I.III.17).

Прискорбные результаты порочной чекистской логики демонстрирует нам Барков. Каким же сном спит его разум, если он патологически не понимает пародийный смысл написанного в ироническом ключе булгаковского эпилога? Из контекста ясно, в данном случае речь идет только об официальной версии болезни Понырева. Последний вполне осознает, что правды в ней не больше, чем в словах «представители следствия и опытные психиатры установили, что члены преступной шайки являлись невиданной силы гипнотизерами»[5]. От того то и мучается в замкнутом кругу воспоминаний исколотая память Понырева…

Резюме I. В тупике стереотипов заблудилось не булгаковедение, а Барков со своей теорией альтернативного прочтения. Весь его анализ романа сводится к нахождению извращенного восприятия булгаковского текста, соответствующего предлагаемым им тезисам. В прокурорском пылу Барков не стесняется ради мерещащейся ему благой цели идти на прямой подлог и намеренно компилирует разные по смыслу цитаты в одну фразу, например, совмещает совершенно разные факты – дневные прогулки Маргариты и ее возвращение домой поздним вечером. Именно так, незаметно меняя акценты, он придает некое подобие убедительности своему обвинению, что Маргариту ждали сотрудники его родного ведомства. Бойким натренированным пером профессионального кагэбиста, он превращает невинные по отдельности факты в нужное ему лжесвидетельство о сотрудничестве Маргариты с врагами Мастера. Но этого все еще мало, и вот Барков, надувая щеки, объявляет самые рядовые факты невероятными и подозрительными совпадениями.

Допускает Барков и грубые ошибки. Например, им перепутана нумерация главы «Полночное явление» в ранних редакциях, ошибочно высказаны утверждения, что Иван превратился в Иванушку в процессе общения с Мастером, и что инфернальны всех зеленоглазые персонажи. Навязываемая Барковым трактовка женского начала как деструктивного по отношению к творческой личности не имеет никакого отношения к Булгакову. Как правило, толкования Баркова натянуты а события, например, испуг Иванушки, имеют более естественные причины. Создается впечатление, что о толковых словарях Даля, Ушакова и Ожегова Барков и вовсе никогда не слыхал. Широко известные любому образованному читателю факты, как например обманчивую природу лунного света, он пытается подать как некое тайное указание Булгакова. Но белизна снега, зелень травы и обманчивость лунного света естественны по определению, и глупо глубокомысленно философствовать над ними. Совершенно беспомощно и утверждение, что параллельные описания разных героев используются для пояснения одного сюжета другим. Наоборот, как правило, авторы используют в таких случаях прием противопоставления действующих лиц.

Содержание романа осталось для Баркова тайной за семью печатями. Он не понимает музыкальности прозы, не заметил явной параллели сюжетной линии освобождения Мастера и аналогичного эпизода в биографии Мандельштама, ошибочно толкует образ Левия, и следовательно, по его же собственным словам, ничего не понимает в «философском пласте романа». Ни одно из обвинений Баркова в адрес Мастера и Маргариты не имеет под собой реальных оснований. Слово «мастер» Булгаков начал использовать в своем творчестве существенно раньше, чем его в одиозном смысле начали употреблять деятели социалистического реализма – в романах с 1931-1932 года в период работы над «Мольером», а в критических статьях, вслед за Блоком, с 1922 г. В ближайшем окружении Булгакова это понятие не имело никакого негативного смысла. Мастером его называла его собственная жена, видимо по той же причине, что и Маргарита в романе, – в литературной жизни он все делал «первоклассно». Мастером называл Булгакова и первый американский посол в СССР Вильям Буллит. Булгаковское значение слова «мастер» используется в российской культуре еще с дореволюционных времен и к социалистическому реализму никакого значения не имеет. Судя по всему, Булгаков в своем романе вложил в слово «мастер» понятие уникальности: тот, кто может совершить нечто недоступное другим, тот, кто поднялся на самую высшую ступень творчества.
_____________________________________________________________________________
[1] Там же, с. 721.
[2] Там же, с. 721.
[3] Там же, с. 700.
[4] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 721.
[5] Там же, с. 713.