Архив Булгакова, (булгаковеды и булгакоеды) Опции

[tsa]

Венцеслав Крыж 2006.11.09
Оборотни в погонах, без погон и пропавший архив Булгакова

Воры на Руси, особливо чиновные, как правило, бездарны; если украдут, то сразу попадутся, а уж если и не попадутся, то общественность всегда точно знает, что имярек такой-то нечист на руку.

Воры на Руси, особливо чиновные, имели обыкновение орать громче других: «держи вора», по этим воплям их, как правило, и вычисляли.

Кто у нас больше других любит разоблачать свинцовые мерзости российского бытия, особенно в годы застоя? Ба, знакомые все лица, которые во время оно исправно платили партвзносы, а когда корыто треснуло, громко хрюкая бросились к другому, где бесплатно раздавали корм и валенки.

В самом деле, кто у нас записные демократы, все эти яковлевы, ельцины, гайдары, чубайсы, ясины? Бывшая партийная номенклатура, отребье ЦК КПСС, оборотни в погонах и без погон, людишки растленные и воровливые. Ну да ладно, Бог им судья, в конце концов, не так страшен черт, как его малютки.

Но вот от этих малюток вреда гораздо больше, ибо они не так очевидны, не так заметны, хотя сия братия по-прежнему трудолюбиво созидают нечистую атмосферу в России, пытаясь гадить в общественное сознание. Вот одной такой малюткой мы и займемся не корысти ради, а для прояснения морфологии наших уважаемых либералистов.

Среди этих последних Мариетта Омаровна Чудакова довольно заметная личность. С яростию и напором разоблачает она происки врагов свободы и демократии… Просто буря и натиск, взбешенная фурия либерализма, амазонка какая-то, а не женщина. Однако и у нее, как и у Луны, имеется обратная, не слишком привлекательная сторона, которая, несомненно, нуждается в сеансе разоблачения.

В 1962-67 годах литературовед Лидия Яновская, работая с архивом Булгакова на дому у его супруги Елены Сергеевны, написала книгу «Жизнь и подвиг Михаила Булгакова», которая должна была выйти в издательстве «Художественная литература». Об этой книге знали многие, в том числе Константин Симонов, один из генералиссимусов советской литературы.

Вдова Булгакова вместе с архивом писателя передала рукопись книги в Ленинку в ведение Чудаковой, которая тайком сняла с нее копию. Вскорости зав. Отделом рукописей некая Житомирская заявила Яновский, что ее книга «не нравится», но библиотека имеет на нее эксклюзивные права, поскольку архив Булгакова является частной собственностью библиотеки имени Ленина.

Яновской объяснили, что архив Булгакова и право пользоваться архивом принадлежит только сотрудникам библиотеки, а в данном конкретном случае оно закреплено за Чудаковой, которая и напишет биографию Булгакова.

Прошло немного времени и позиция Житомирской и Чудаковой, радикально изменилась; к архиву были допущены все желающие, в том числе множество людишек весьма сомнительного свойства. Особливо возмущалась Мариетта Омаровна прежним положением вещей: «Архив, сохраненный вдовой писателя, приобретенный у нее государством… практически стал собственностью нескольких человек, узурпировавших право на него всех решительно сограждан».

Возникает по крайней мере два вопроса. Почему книга Яновской не была издана, несмотря на активное содействие генералиссимуса советской литературы Константина Симонова? Ведь он старался сделать все возможное, чтобы книга вышла в свет. Вот что писал Симонов Яновской: «…прочел Вашу работу о Булгакове с очень большим интересом и с чувством большого уважения к Вам и к Вашему мужеству исследователя… Только очень большая любовь к творчеству Булгакова, увлеченность им и глубокое проникновение в его писательскую суть и его писательскую профессиональную лабораторию помогли Вам создать эту книгу, которая по своим вершинным точкам кажется мне прекрасной».

И почему такое радикальное изменение сознания произошло в голове Мариетты Омаровны, утверждавшей во время оно, что архив Булгакова есть частная собственность Ленинки, а затем ратующий за допуск к архиву писателя всех желающих?

На первый вопрос ответить довольно легко. Кто мог задвинуть за шкаф генералиссимуса советской литературы? Какая организация могла позволить себе пренебречь его мнением? Ответ вполне очевиден. Только идеологический отдел ЦК с подачи Комитета Государственной Безопасности мог позволить себе эту роскошь.

Надо сказать, что сие ведомство постоянно следило за Булгаковым. Творческие люди непредсказуемы, мало ли что может выдумать их воспаленное воображение, а посему НКВД-КГБ присматривало за ними. И в этом Мариетта Омаровна, всегда мыслящая в государственно-исторических категориях, во время оно не находила ничего предосудительного. Слежка и доносы «отражают только сбор материала для власти. Булгакова «пасут» вместе с другими, изучая, формируется ли интеллигентская оппозиция как реальная политическая сила».

После сих откровений можно только поинтересоваться званием госпожи Чудаковой в вышеуказанном ведомстве. На второй вопрос ответить будет тоже не очень сложно. Между тезисом Чудакой о частной собственности архива Булгакова, о недопущении к нему посторонних, и антитезисом Мариетты Омаровны о допуске к архиву всех желающих прошло более пятнадцати лет. За это время почти по Гегелю вызревал синтез: были скопированы материалы архива Михаила Афанасьевича, которые попали на Запад и вскоре реализованы издательством «Ардис» в виде десятитомного собрания сочинений писателя.

Издательство это возглавляла некая предприимчивая дама Элендеа Проффер, которая, ничтоже сумняшеся, прямо заявила, что многие материалы «были нелегально вывезены из СССР» с помощью людей, «имен которых госпожа Проффер назвать не может». (О, Господи, вот уж поистине простота хуже воровства!)

Более того, в то время, когда с архивом работала госпожа Чудакова, из Отдела рукописей библиотеки имени Ленина пропали корректуры Булгакова, книги его личной библиотеки, другие материалы. По странному стечению обстоятельств, именно во времена антитезиса Мариетты Омаровны, когда к архиву Булгакова были допущены все желающие, между последними был некий Карл Проффер, супруг вышеупомянутой госпожи Проффер. Все это было проделано вопреки воли жены писателя, на которую пытались спихнуть свои проделки наши уважаемые контрабандисты.

Вот отрывок из письма Елены Сергеевны Булгаковой издательству «Имка-Пресс»: «Моя нью-йоркская корреспондентка, работающая над диссертацией о творчестве М.А. Булгаковой, сообщила мне, что в газете «Новое русское слово» в Нью-Йорке есть объявление об издании Вашим издательством повести не изданной еще в СССР – М.А. Булгакова «Собачье сердце». Я была поражена этим известием и надеюсь, что оно не соответствует действительности. Все свое литературное наследие Михаил Афанасьевич завещал мне, и я его бережно храню, считая себя ответственной за каждое слово произведений Булгакова. Тот текст, который Вы собираетесь выпустить в свет, может быть полон всяких ошибок и искажений, получен Вами неизвестно где и каким образом, и его нельзя считать подлинным произведением Михаила Булгакова».

Из вышеизложенного видно, что неизвестные мошенники профессионально заметают следы; очень умно допустить всех желающих к архиву Булгакова, если будут спрашивать кто передал материалы на Запад? Ответ будет совершенно азиатским: много здесь людей прошло, разве всех вспомнишь.

Среди либералов и правозащитников Мариетта Омаровна весьма заметный человек, с пеной у рта разоблачает она и коммунистов, и клерикалов, и националистов, и власть имущих, которые поставив предел беззакониям ельцинского периода, начали реанимировать российскую государственность. В самом деле, за прошедшие пятнадцать лет вся страна оказалась разграбленной до основания, так стоит ли обращать внимания на несколько книжек украденных из библиотеки Булгакова, несколько рукописей, под покровом темноты вынесенных в нижнем белье, на интриги и сплетни, вьющиеся Бегемотом около наследия великого писателя. Будем снисходительны, господа, к нашему недавнему прошлому. Оставим госпожу Чудакову наедине со своей совестью, ведь каждый человек в глубине души знает, кто он есть на самом деле.

[Еремей]

«Среди этих последних Мариетта Омаровна Чудакова довольно заметная личность. С яростию и напором разоблачает она происки врагов свободы и демократии… Просто буря и натиск, взбешенная фурия либерализма, амазонка какая-то, а не женщина…
Вот тогда почтеннейший С.С Аверинцев, по условиям своей профессии лучше всех знающий, что такое уникальность рукописи, выступил в «Литературной газете». Его огорчила утрата рукописей? Ничуть. Он нашел, что мое «обвинение» «не только не доказано, а даже не сформулировано»…
Издательства всей страны продолжали «гнать» миллионные тиражи изуродованных книг Михаила Булгакова…
Булгаков в интерпретации Чудаковой — изуродованный, обуженный, почему-то заискивающий перед Сталиным, жалкий шовинист, какой-то Булгаков-Чудаков — да. А Булгаков подлинный — свободный, прекрасный, счастливый несмотря ни на что, Булгаков — человек Ренессанса, чудом попавший в нашу эпоху, — нет...
Впрочем, все они выросли на моих работах, опубликованных и неопубликованных…»

Ну, во-первых, политические взгляды Чудаковой не имеют никакого отношения к её литературоведческой деятельности. Я с её творчеством не очень хорошо знаком, но вот её мнение о том, что Булгаков «ясно отдавал себе отчет, что если в центре романа всемогущее существо, то его будут проецировать на Сталина» и что «Булгаков хотел пояснить: дьявол уже в Москве» - с этим я полностью согласен, поскольку независимо от неё пришёл к такому же выводу уже после первого прочтения романа. Точнее, поначалу это был не аргументированный вывод, а некое «ощущение» скорее всего.
Что там было у них с архивом Булгакова и с ЛГ – не берусь судить.
А вот о Яновской у меня сложилось впечатление, что она вовсе не исследователь. Просто ей вначале повезло – познакомилась с Е.С., получила возможность изучать рукописи Булгакова. Характерные для её книг «доказательства» тех или иных событий – «старушки на сквере рассказали», «Елена Сергеевна мне сказала». И больше ничего! А когда по какой-то причине возник конфликт с Чудаковой, всё последующее «творчество» Яновской превратилось в бесконечное выяснение отношений, обвинения и коммунальную склоку. А чего стоит её утверждение – «Издательства всей страны продолжали «гнать» миллионные тиражи изуродованных книг Михаила Булгакова…» Сказанное выше подтверждается её «пониманием» психологии Булгакова. Написать фразу «Булгаков подлинный — свободный, прекрасный, счастливый несмотря ни на что» может только человек, ничего не понявший в жизни и творчестве Булгакова, да и вообще слабо разбирающийся в людях.

[tsa]

Ну, во-первых, политические взгляды Чудаковой не имеют никакого отношения к её литературоведческой деятельности. Я с её творчеством не очень хорошо знаком, но вот её мнение о том, что Булгаков «ясно отдавал себе отчет, что если в центре романа всемогущее существо, то его будут проецировать на Сталина» и что «Булгаков хотел пояснить: дьявол уже в Москве» - с этим я полностью согласен, поскольку независимо от неё пришёл к такому же выводу уже после первого прочтения романа. Точнее, поначалу это был не аргументированный вывод, а некое «ощущение» скорее всего.

Не вижу к этому проецированию никаких оснований, но отвечу не здесь, а в теме про Воланда.

Что там было у них с архивом Булгакова и с ЛГ – не берусь судить.

Тут суди не суди, а архив разворован, пропала самая ценная тетрадь с самыми последними правками и теперь спекулируя на ее отсутствии можно делать с романом все, что угодно. Вопиющий пример издание Булгаков М. А. «Мой бедный, бедный Мастер…»: Полное собрание редакций и вариантов романа «Мастер и Маргарита». – М.: Вагриус, 2006. – 1006 с., в котором В. Лосев при попустительстве научного редактора Б. Соколова представил в качестве окончательной редакции предпоследнюю редакцию романа, приставив к ней из последней редакции только эпилог. Если бы Булгакова не кремировали, он бы наверно перевернулся в гробу.

А вот о Яновской у меня сложилось впечатление, что она вовсе не исследователь.

Она текстолог. Каждому свое, один изучает биографию, другой - тексты.

А когда по какой-то причине возник конфликт с Чудаковой,

Причина указана выше.

всё последующее «творчество» Яновской превратилось в бесконечное выяснение отношений, обвинения и коммунальную склоку.

Я думаю, что с ее творчеством Вы просто незнакомы. Попробуйте прочесть ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА или Треугольник Воланда с отступлениями, сокращениями и дополнениями. Коль скоро Вас так раздражает ее выяснение отношений, можете начать с раздела Часть первая. Шесть редакций романа

А чего стоит её утверждение – «Издательства всей страны продолжали «гнать» миллионные тиражи изуродованных книг Михаила Булгакова…»

А как иначе еще назвать уродование булгаковского текста булгакоедами, каждый из которых в угоду своей теории пытается не вывести ее из текста, а подкорректировать текст под нее? Чему примером является упомянутое мною выше издание Лосева-Соколова. Или Вы считаете, что булгаковские тексты так хороши, что нгикакие искажения для них не страшны. Но подумайте, как бы отнесся к этому сам писатель, подумайте как сами Вы наверняка цените каждое свое слово именно в том виде, как оно Вами написано, а не его черновые варианты.

Сказанное выше подтверждается её «пониманием» психологии Булгакова. Написать фразу «Булгаков подлинный — свободный, прекрасный, счастливый несмотря ни на что» может только человек, ничего не понявший в жизни и творчестве Булгакова, да и вообще слабо разбирающийся в людях.

Давайте не будем обрезать крошечную цитату и приведем ее полностью:
"Булгаков в интерпретации Чудаковой — изуродованный, обуженный, почему-то заискивающий перед Сталиным, жалкий шовинист, какой-то Булгаков-Чудаков — да. А Булгаков подлинный — свободный, прекрасный, счастливый несмотря ни на что, Булгаков — человек Ренессанса, чудом попавший в нашу эпоху, — нет..."
С характеристикой чудаковского Булгакова, которого она пытается подмять под уровень своего развития согласен на все 100. Что касается Булгакова Яновской, то не знаю только, был ли он человеком Ренессанса, а в остальном возразить нечего:
1. Булгаков был свободен, ибо ничего не боялся и жил свободно. Свобода гнездится в душе человека, а не в возможности ездить за границу.
2. Булгаков был прекрасен, доказательство оставляю на усмотрение читающих в качестве самостоятельного упражнения.
3. Булгаков был счастлив несмотря ни на что, - он вел интенсивную интересную жизнь (почитайте дневник Булгаковых), любил и был любим, был окружен друзьями, знал себе цену и мог спокойно, с чувством собственного достоинства, сказать вознесенному в заоблачные выси благосостояния Валентину Катаеву: "Валя, вы жопа".

[Еремей]

Она [Яновская] текстолог. Каждому свое, один изучает биографию, другой - тексты.

Если её удел - изучать рукописи Булгакова, выверять слова и запятые, зачем она пытается высказывать собственные идеи, не подкреплённве доказательствами?

Вы считаете, что булгаковские тексты так хороши, что никакие искажения для них не страшны.

Булгаков правил текст до последних дней. Если бы прожил ещё полгода, текст мог вполне существенно измениться. Многие признают, что он не всё успел доработать. Так что неизвестно, что считать искажением и какая редакция лучше. Похоже, Булгаков и сам этого не знал, потому и правил.

1. Булгаков был свободен, ибо ничего не боялся и жил свободно. Свобода гнездится в душе человека, а не в возможности ездить за границу.
2. Булгаков был прекрасен, доказательство оставляю на усмотрение читающих в качестве самостоятельного упражнения.
3. Булгаков был счастлив несмотря ни на что, - он вел интенсивную интересную жизнь (почитайте дневник Булгаковых), любил и был любим, был окружен друзьями, знал себе цену и мог спокойно, с чувством собственного достоинства......

А вот уж позвольте... Булгаков, как и все, боялся власти и потому даже близких ему людей просил не выносить рукопись последнего романа из дома и не переписывать.
Понятие "прекрасен" слишком расплывчато и каждый понимает его по своему. На мой взгляд - это просто комплимент хорошему человеку.
По поводу счастья. Не сомневаюсь, что Булгаков страдал оттого, что его не печатали, что не в состоянии любимой женщине обеспечить достойную жизнь. Доходы у него были так себе, однако часто принимали друзей. ( Непонятно, откуда у него для этого были деньги.)
Читал в Интернете, что за границей братья издавали его книги, но деньги не было возможности переслать в Россию. Не знаю, правда ли, но если правда, он и от этого несомненно страдал.

[tsa]

Если её удел - изучать рукописи Булгакова, выверять слова и запятые, зачем она пытается высказывать собственные идеи, не подкреплённве доказательствами?

Думать никому не запретишь. А что до доказательств, то Ваши с Чудаковой я тоже полагаю ничем не подкрепленными, нор никаких выводов в отношении Вас из-за этого делать не спешу. К Чудаковой у меня претензии не за то, что она высказывает идеи, не подкрепленные доказательствами. Этого никому не запретишь.

Булгаков правил текст до последних дней. Если бы прожил ещё полгода, текст мог вполне существенно измениться. Многие признают, что он не всё успел доработать. Так что неизвестно, что считать искажением и какая редакция лучше. Похоже, Булгаков и сам этого не знал, потому и правил.

Вы меня простите, но ни у кого нет права судить, какая редакция лучше и возвращать роман к старым редакциям в угоду своему внутреннему мирку. Есть авторская редакция и она является окончательной. Естественно, проживи Булгаков дольше, он бы что-то выправил и в ней, но это его роман и его право. А черновых редакций осталось достаточно, чтобы понять направление его работы и убедиться, что надежды на возвращение к старым редакциям не было. Черновые редакции романа свидетельствуют, что от редакции к редакции Булгаков последовательно возвышал как образ Воланда, так и судьбу Мастера. Это признает даже Лосев, стонущий, что лучше бы Булгаков не писал последней редакции.

А вот уж позвольте... Булгаков, как и все, боялся власти

Если Вы боитесь власти, это Ваше личное дело, не нужно обобщать на всех и тем более на Булгакова. Приведите, пожалуйста аргументированные факты его боязни власти. Мне таковые не известны. Остерегался - да, уничтожал или скрывал компромат на себя - да, но причем здесь слово бояться? Разве Вы боитесь дождя, что укрываетесь от него зонтом? Лично я укрываюсь не от страха, а чтобы не промокнуть. А нет зонта, - иду без него. Булгаков никогда и ничего не писал по заказу! Как писала Елена Сергеевна брату Булгакова Николаю: «<…> не всякий выбрал бы такой путь. Он мог бы, со своим невероятным талантом, жить абсолютно легкой жизнью, заслужить общее признание. Пользоваться всеми благами жизни. Но он был настоящий художник – правдивый, честный. Писать он мог только о том, что знал, во что верил»[1].
________________________________________________________
[1] Там же, письмо к Н. А. Булгакову от 16 января 1961 г., с. 323.

и потому даже близких ему людей просил не выносить рукопись последнего романа из дома и не переписывать.

Укажите, какие мировые писатели давали выносить из дому и переписывать рукописи своих незаконченных творений. И второе, предохраняться, не значит бояться. Насколько мне известно, Булгаков один из немногих людей, сумевших не склониться перед Системой.

Понятие "прекрасен" слишком расплывчато и каждый понимает его по своему. На мой взгляд - это просто комплимент хорошему человеку.

В контексте оно означает, что он был не убог, как его выставляет чудакова, а прекрасен. Думаю, что вечным памятником Булгакову в глазах потомков будут не убогие изыскания Чудаковой, Лосева, Баркова, Дунаева, Кураева и подобных, а проникновенные строки Анны Ахматовой:

Памяти Михаила Булгакова (1940)

Вот это я тебе, взамен могильных роз,
Взамен кадильного куренья;
Ты так сурово жил и до конца донес
Великолепное презренье.

Ты пил вино, ты как никто шутил
И в душных стенах задыхался,
И гостью страшную ты сам к себе впустил
И с ней наедине остался.

И нет тебя, и все вокруг молчит
О скорбной и высокой жизни,
Лишь голос мой, как флейта, прозвучит
И на твоей безмолвной тризне.

О, кто поверить смел, что полоумной мне,
Мне, плакальщице дней погибших,
Мне, тлеющей на медленном огне,
Всех потерявшей, все забывшей, –

Придется поминать того, кто, полный сил,
И светлых замыслов, и воли,
Как будто бы вчера со мною говорил,
Скрывая дрожь смертельной боли.

По поводу счастья. Не сомневаюсь, что Булгаков страдал оттого, что его не печатали

Безусловно страдал, но это не повод не быть счастливым. Счастье оно знаете ли в душе человека, или есть, или нет. Оглянитесь на свою жизнь. Все ли идет так, как Вам бы хотелось? Но разве Вы чувствуете себя несчастным? Разве Вы не получаете удовольствия от общения с друзьями и вообще от самой жизни?

что не в состоянии любимой женщине обеспечить достойную жизнь. Доходы у него были так себе, однако часто принимали друзей. ( Непонятно, откуда у него для этого были деньги.)
Читал в Интернете, что за границей братья издавали его книги, но деньги не было возможности переслать в Россию. Не знаю, правда ли, но если правда, он и от этого несомненно страдал.

Ваши слова свидетельствуют, что с этой стороной вопроса Вы мало знакомы. Я не могу в двух словах дать ответ. Но зарабатывал он не так уж и мало. Ананасы на столе не переводились. Другое дело, что много и тратил. Елену Сергеевну снабжал деньгами и бывший муж Шиловский. Не забудьте, что с Булгаковым жил его сын и поверьте. что на него он денег не жалел.
От зарубежных изданий Булгаков получал относительно немного, но для СССР это было немала, валюта есть валюта. Другое дело, что даже ее ему не позволяли использовать свободно по собственному усмотрению. Но в советское время это была норма жизни не воспринимаемая как нечто чрезмерное. Так в средние века было нормально сжигать людей на кострах, но люди не тряслись от страха, не сожгут ли их.
Небольшие доходы от зарубежных изданий и постановок связаны с тем. что права Булгакова мошеннически нарушались и к сожалению к этому оказался причастен и его брат Николай.

[Еремей]

Если Вы боитесь власти, это Ваше личное дело, не нужно обобщать на всех и тем более на Булгакова. Приведите, пожалуйста аргументированные факты его боязни власти. Мне таковые не известны. Остерегался - да.

Бояться (из словаря Ефремовой):
1. Испытывать боязнь, страх. 2. перен. Тревожиться, беспокоиться, опасаясь чего-л. // Избегать, остерегаться чего-л., воздерживаться от чего-л. 3. перен. разг. Не переносить чего-л., портиться от чего-л.

Так всё же – вы опасаетесь, остерегаетесь либо же всё-таки боитесь? Или это одно и то же?
Вы никогда не пробовали судиться с властью? Если бы попробовали, то непременно убедились, что власть побеждает ВСЕГДА (даже если в редких случаях решение не в её пользу). А если так, можно ли идти на рожон и не бояться, не опасаться и не остерегаться? Храбрым во всех без исключения случаях может быть только дурак.
По поводу вашего сравнения власти с проливным дождём. Лично я такого дождя опасаюсь, потому что боюсь промочить ноги и простудиться, а потому остерегаюсь выходить на улицу в такой дождь, даже имея на этот случай два зонта – большой и тоже большой, но чуть-чуть поменьше.

http://abursh.sytes.net/rukopisi/yanovsk9.htm
Л.Яновская:
«И в дневнике Елены Сергеевны 12 октября 1933 года запись: «Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорит, за какие-то сатирические басни... Ночью М.А. сжег часть своего романа».»

[tsa]

Бояться (из словаря Ефремовой):
1. Испытывать боязнь, страх. 2. перен. Тревожиться, беспокоиться, опасаясь чего-л. // Избегать, остерегаться чего-л., воздерживаться от чего-л. 3. перен. разг. Не переносить чего-л., портиться от чего-л.
Так всё же – вы опасаетесь, остерегаетесь либо же всё-таки боитесь? Или это одно и то же?

Да вроде ж у Ефремовой все ясно написано. Но раз Вам не ясно, то разъясню и это:
1. Бояться в прямом смысле означает "Испытывать боязнь, страх".
2. Также может употребляться в перен<осном> смысле в значениях "Тревожиться, беспокоиться, опасаясь чего-л. // Избегать, остерегаться чего-л., воздерживаться от чего-л." и в перен<осном> разг<оворном> смысле в значениях " Не переносить чего-л., портиться от чего-л.".

Надеюсь Вы понимаете отличие переносного смысла от прямого. В переносном смысле можно и труса назвать героем.

Вы никогда не пробовали судиться с властью? Если бы попробовали, то непременно убедились, что власть побеждает ВСЕГДА (даже если в редких случаях решение не в её пользу).

И что с того? - "Против лома нет приема", но с какой стати мне его бояться, пока им на меня не замахнулись? И какой смысл бояться, если даже замахнулись? Разве уворачиваться от опасности нужно обязательно с боязнью?

А если так, можно ли идти на рожон и не бояться, не опасаться и не остерегаться? Храбрым во всех без исключения случаях может быть только дурак.

Вы рассуждаете как в детском саду. При чем здесь идти на рожон?!! Бояться одно дело, а остерегаться, иббегать, не лезть на рожон - совсем другое. Вам же это Ефремова популярно разъяснила. Так в чем вопрос и при чем здесь рассуждения о храбрости? Если я не боюсь дождя и бывает хожу без зонта, так я что храбрость проявляю?!!

По поводу вашего сравнения власти с проливным дождём. Лично я такого дождя опасаюсь, потому что боюсь промочить ноги и простудиться, а потому остерегаюсь выходить на улицу в такой дождь, даже имея на этот случай два зонта – большой и тоже большой, но чуть-чуть поменьше.

Как говорится, каждый сам сдирает с себя коросту. Лично я ничего такого не только не боюсь, но даже и не остерегаюсь. Но я отвлекся. Где это я сравнил власть с "проливным дождем"? Я написал "Разве Вы боитесь дождя, что укрываетесь от него зонтом? Лично я укрываюсь не от страха, а чтобы не промокнуть. А нет зонта, - иду без него". То есть я признаю дождь, не лезу на рожон, остерегаюсь его, но без малейшего страха. Вот если во время дождя полетит град с куриное яйцо, а я такой видел!!! Тогда испугаюсь как бы не убило, но это уже совсем другой случай, это не лежащий лом,Ю а вращающийся и приближаться к нему нет смысла.

http://abursh.sytes.net/rukopisi/yanovsk9.htm Л.Яновская:
«И в дневнике Елены Сергеевны 12 октября 1933 года запись: «Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман и Масс. Говорит, за какие-то сатирические басни... Ночью М.А. сжег часть своего романа».»

Булгаков предпочел уничтожить крамолу сам, чем возможно расплатиться за нее ссылкой или арестом. И что? Вы по-прежнему трактуете открытие зонтика как страх перед водой, а не как разумное, осознанное поведение высокоорганизованного индивидуума?

[Еремей]

В переносном смысле можно и труса назвать героем...
Вы рассуждаете как в детском саду...
Вам же это Ефремова популярно разъяснила...
Лично я ничего такого не только не боюсь, но даже и не остерегаюсь...
Булгаков предпочел уничтожить крамолу сам, чем возможно расплатиться за нее ссылкой или арестом...
... разумное, осознанное поведение высокоорганизованного индивидуума...

Мэтр! У меня нет слов. Я просто в восхищении. Так можно крутить только в известном еврейском анекдоте. Не буду повторяться - надеюсь, вы его знаете.
Ну, а Булгаков, сжигающий рукопись в ожидании ареста - это просто ГЕРОЙ! Наверное, он не хотел, чтобы на основании написанного им упекли на нары товарища Воланда. )))))

[tsa]

В переносном смысле можно и труса назвать героем...
Вы рассуждаете как в детском саду...
Вам же это Ефремова популярно разъяснила...
Лично я ничего такого не только не боюсь, но даже и не остерегаюсь...
Булгаков предпочел уничтожить крамолу сам, чем возможно расплатиться за нее ссылкой или арестом...
... разумное, осознанное поведение высокоорганизованного индивидуума...

Мэтр! У меня нет слов. Я просто в восхищении.

Когда нет слов, люди молчат, уважаемый. Что до детского сада, то Вы первый ввели данный оборот в нашу дискуссию и если Вы так очаровательно любезны, так будем без церемоний.
Теперь перейдем к остальному
1. В переносном смысле можно и труса назвать героем... - Имеете что-то возразить по поводу переносного смысла слов?
2. Вам же это Ефремова популярно разъяснила... Я имел в виду на уровне детского сада.
3. Лично я ничего такого не только не боюсь, но даже и не остерегаюсь... И что Вас здесь смущает?
4. Булгаков предпочел уничтожить крамолу сам, чем возможно расплатиться за нее ссылкой или арестом. - Почему Вы полагаете, что он дрожал от страха при этом, в соостветствии со словарем Ефремовой?
5. ... разумное, осознанное поведение высокоорганизованного индивидуума... - А здесь что не так? - "Тварь я дрожащая, или право имею?"

Так можно крутить только в известном еврейском анекдоте. Не буду повторяться - надеюсь, вы его знаете.

Какой анекдот Вы имеете в виду мне неизвестно.

Ну, а Булгаков, сжигающий рукопись в ожидании ареста - это просто ГЕРОЙ! Наверное, он не хотел, чтобы на основании написанного им упекли на нары товарища Воланда.

Вы когда изучаете жизнь Булгакова по Интернету потом в первоисточники заглядывайте. Вот что написано в дневнике Е. С.:
"Утром звонок Оли: арестованы Николай Эрдман и Маас. Говорит, за какие-то сатирические басни. Миша назмурился.
Днем - актер Волошин", принес на просмотр две свои пьесы.
Играли в блошки - последнее увлечение.
Ночью М. А. сжег часть своего романа".
Дневник Елены Булгаковой, запись от 12.10.1933 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 41]

Обратите внимание, не затрясся от страха, а нахмурился. И не кинулся сжигать, а отложил до ночи. То есть не спешил. Еще и поиграл днем.

Предвосхищая ваше возможного заявление, что на ночь отложил с испугу как бы днем не увидели, поясняю, что жег в своей печке, которая топилась весь день и подозрений вызвать этим никак не мог, наоборот ночью могли заметить искры от бумаги, да и приехать на черном вороне могли именно на ночь глядя. Испугавшийся человек сжег бы сразу, не откладывая, а он спокойно отложил до ночи, все рассмотрел, рассортировал и сжег только то, что предствляло собой опасность.

P.S. Что касается мерещащихся Вам нар товарища Воланда, то отвечу обязательно в теме про Воланда, как найду время. Форум поднялся и на все времени не хватает, есть ведь и основная работа и много других неотложных дел.

[tsa]

Мандельштам и Ахматова не склонились, потому что ими были написаны "под собою не чуя страны" и "Реквием" соответственно.

Ну по Вашей же логике при написании этих вещей они не склонились, а при написании хвалебных од склонились. В чем Вы видите противоречие? Причем Мандельштам по Вашей логике сначала "разогнулся", а потом "склонился", убоявшись написанного. Как-то это странно звучит.

Булгаков же написал помимо всего прочего "Батум". Для чего - даже ежу понятно.

Я не знаю еще какой Вы зверь, но явно не еж.
Будьте добры приведите строки из Батума, которых Булгаков должен стыдиться.

Пьеса «Батум» ни в коем случае не являлась заказной, как это по незнанию обстоятельств ее написания почудилось Баркову и Вам. Ее действительно заказал Булгакову МХАТ, но по этой логике заказным произведением следует объявить и роман Булгакова о Мольере – его любимом драматурге. Замысел пьесы возник у Булгакова давно, и окончательное решение написать ее он принял уже в начале 1936 г. – «М. А. окончательно решил писать пьесу о Сталине»; «М. А. поехал в МХАТ <…> разговор, над чем будет М. А. теперь работать? – М. А. ответил, что единственная тема, которая его сейчас интересует, это о Сталине»[1]. Однако по различным причинам осуществление задуманного откладывалось писателем.

Отношение Булгакова к Сталину было противоречиво. Нет, Булгаков не боготворил его, но видимо уважал как сильную личность «вздыбившую» Россию. Нужно учесть, что все то, что мы знаем сейчас, Булгакову достоверно известно быть не могло. Конечно, он мог подозревать сфабрикованность громких процессов, однако аналогичные процессы были и после Великой французской революции, – борьба за власть есть борьба за власть. Многие в то время видели в Сталине духовного наследника великого преобразователя России – Петра Первого, который, как известно, также на костях и крови воздвигал будущее могущество России и город своего имени. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Булгаков рассмотрел слово «мастер» как один из вариантов названия. Более того, надо же отдавать отчет в том, что подобные перечни возможных вариантов названий всегда включают и заведомо неподходящие варианты. Сама обширность данного списка ни в коем случае свидетельствует о многообразии возможных названий, а исключительно о том, что ни одно из этих названий писателя не удовлетворяло.

Рьяным монархистом, то есть приверженцем конкретного царствующего дома, Булгаков не был, но сама идея монархии, по свидетельству его первой жены, в молодости была ему близка: «Он был вообще вне всякой политики. <…> Но большевиков он не любил, и по убеждениям он был монархист»[2]. Несомненно, со временем, убедившись в жизнеспособности поначалу встреченного им в штыки строя, Булгаков стал воспринимать Сталина как нового «большевистского» монарха. Как Пушкину было не зазорно писать царю, так и для Булгакова было совершенно естественно писать Сталину и действующему правительству (так же поступает и его Мольер, через весь сюжет красной нитью проходит тема взаимоотношений великого драматурга с королем). Письма эти, с одной стороны, подчеркивают сохранение писателем чувства собственного достоинства, а, с другой стороны, показывают, что писатель мучительно искал свое место в современной жизни, в Советской России. Ему было важно получить разрешение на поездку за границу именно как знак доверия к нему. Нечего и говорить, что при характерной для Кураева и иже с ним ненависти к Советской России, Булгаков бы не мучался этими проблемами, да и из страны сумел бы уехать еще в двадцатые годы. Аналогично относилась к Сталину и Елена Сергеевна, о чем свидетельствует характерная запись от 14 марта 1936 г. в ее дневнике: «Перед началом второго действия в правительственной ложе появились Сталин, Орджоникидзе и Молотов. Я все время думала о Сталине и мечтала о том, чтобы он подумал о Мише и чтобы судьба наша переменилась»[3].

Отношение Булгакова к Сталину прозрачно выражено и в его восторженном письме В. В. Вересаеву: «В самое время отчаяния <…> по счастию мне позвонил генеральный секретарь… Поверьте моему вкусу: он вел разговор сильно, ясно, государственно и элегантно. В сердце писателя зажглась надежда: оставался только один шаг – увидеть его и узнать судьбу»; «В отношении к генсекретарю возможно только одно – правда, и серьезная»[4]. Спустя годы мы понимаем всю наивность этих оценок и то, что Булгаков был обманут в своих ожиданиях, но нужно же понимать, что писателю тогда все виделось иначе и нельзя пытаться спустя годы задним числом сделать его более прозорливым, как не нужно доказывать, что великий Эвклид предвидел геометрию Лобачевского. Увы, но не предвидел. В 1931 г. в письме Сталину Булгаков пишет: «Заканчивая письмо, хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам. Поверьте, не потому только, что вижу в этом самую выгодную возможность, а потому, что Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти»[5].

В конце 1938 г. Булгаков принял предложение МХАТ и весной 1939 г. написал пьесу «Батум» о юности и начале революционной деятельности Сталина. Оценки пьесы крайне противоречивы. Некоторые булгаковеды считают, что Булгаков написал ее в конфликте с собственной совестью и стыдился ее, хотя факты свидетельствуют об обратном. Как отмечает В. Сахаров – «Булгаков все это, конечно, предвидел и сказал писателю Л. Ленчу: «Вы же, наверное, успели уже узнать наши литературные нравы. Ведь наши товарищи обязательно станут говорить, что Булгаков пытался сподхалимничать перед Сталиным и у него ничего не вышло». Действительно, далее последовали всевозможные вариации этой оригинальной мысли. Они повторяются по сей день, невзирая на тут же приводящиеся факты»[6].

Возникает закономерный вопрос, почему же Булгаков не уничтожил якобы слабую, по его мнению, пьесу? Почему в семейном дневнике четы Булгаковых нет ни малейшего намека на подобные настроения, а, наоборот, отражено его многолетнее творческое желание взяться за разработку данного сюжета – «это, конечно, очень трудно… хотя многое мне уже мерещится из этой пьесы»[7], – и его напряженная лихорадочная работа над пьесой, написанной на одном дыхании в рекордно короткие сроки? Можно ли оставить без внимания положительное мнение о пьесе самой Елены Сергеевны, имевшей достаточно тонкий литературный вкус, а также Николая Эрдмана, – второго, наряду с Булгаковым, выдающегося драматурга того времени. Вот некоторые записи о пьесе «Батум» из дневника Булгаковой<A title="" style="mso-footnote-id: ftn8" href="http://www.bulgakov.ru/ipb/index.php?act=post&do=edit_post&f=6&t=1016&p=5152&st=20#_ftn8" name=_ftnref8>[8]:
· личные впечатления – «Сегодня прочла вечером одну картину из новой пьесы. Очень сильно сделано»;
· чтение знакомым (семья Файко) – «Миша прочел им черновик пролога из пьесы о Сталине <…> Им чрезвычайно понравилось, это было искренно»;
· чтение Борису и Николаю Эрдманам – «Они считают, что – удача грандиозная. Нравится форма вещи, нравится роль героя».

Свою высокую оценку пьесы Елена Сергеевна не изменила и с течением времени: «И, наконец, кто еще так угадал Сталина, как Булгаков в своем «Батуме»?..»[9]

Полагаю, что цитированные выше записи однозначно свидетельствуют: Булгаков писал свою пьесу искренне, литературные ее достоинства не подвергались даже малейшему сомнению со стороны его современников, и стыдиться ее ему было не больше оснований, чем Альберу Камю своего «Калигулы».

Обвинение Барковым и Вами работы Булгакова в заказном характере особенно гнусно потому, что как такового заказа принципиально не было, Булгаков сам заинтересовался этой темой. Если бы его работа действительно носила «заказной» характер, то это означало бы, что он стал на путь добровольного лизоблюдства. Но Булгаков никогда и ничего не писал по заказу! Как писала Елена Сергеевна брату Булгакова Николаю: «<…> не всякий выбрал бы такой путь. Он мог бы, со своим невероятным талантом, жить абсолютно легкой жизнью, заслужить общее признание. Пользоваться всеми благами жизни. Но он был настоящий художник – правдивый, честный. Писать он мог только о том, что знал, во что верил»[10].

Булгаков никогда не писал по чужому заказу. Вот запись от 20 мая 1937 г.: «<…> вечером звонил Адриан Пиотровский <…> Он что-то делает в кино в Ленинграде или заведует чем-то, не знаю. Хотел заказать М. А. сценарий. М. А. отказался. Но из любопытства спросил – «на какую тему?» – Антирелигиозную!»[11] Булгаков не был ремесленником и отказывался от любых не интересных ему предложений:
«Кнорре зашел в филиал, вызвал М. А. и очень тонко, очень обходительно предложил тему – «прекрасную – о перевоспитании бандитов в трудовых коммунах ОГПУ» – так вот, не хочет ли М. А. вместе с ним работать.
М. А. не менее обходительно отказался»[12].

Еще пример, 2 мая 1938 г. к нему пришел видный издательский работник Н. С. Ангарский «<…> и с места заявил: – Не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж, переведу на все языки. Денег – тьма, валюта. Хотите, сейчас чек дам – аванс? – М. А. отказался, сказал – это не могу. После уговоров, Ангарский попросил М. А. читать его роман («Мастер и Маргарита»), М. А. прочитал 3 первые главы. Ангарский сразу: – А это напечатать нельзя. – Почему? – Нельзя»[13]. При крайне стесненном материальном положении Булгакова отказаться от такого фантастического предложения мог только человек, который не пишет по заказу, и которому совершенно не важно, что ему заказывают, – антирелигиозный сценарий или авантюрный роман.
________________________________________________________________
[1] Дневник Елены Булгаковой, записи от 07.02.1936 и 18.02.1936 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 112, 114.
[2] Из семейной хроники Михаила Булгакова: воспоминания Т. Н. Лаппа (Кисельгоф) // Паршин Л. К. Чертовщина в Американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова. – М.: Кн. Палата, 1991, с. 63.
[3] Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М.: Книга, 1988, с. 426.
[4] Письмо к В. В. Вересаеву от 22.07.1931, приписки от 27-28.07.1931 // Булгаков М. А. Дневник. Письма. 1914-1940. – М.: Совр. писатель, 1997, с. 252.
[5] Письмо к И. В. Сталину от 30.05.1931 // Булгаков М. А. Дневник. Письма. 1914-1940. – М.: Совр. писатель, 1997, с. 246.
[6] Сахаров В. «Батум» М. А. Булгакова: в поисках текста. – http://bulgakov.km.ru/teatr/batum.htm
[7] Дневник Елены Булгаковой, запись от 10.09.1938 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 201.
[8] Там же, записи от 23.05.1939, 07.06.1939, 11.06.1939, с. 260, 263, 265.
[9] Письмо Е. С. Булгаковой к С. Я. Маршаку от 06.01.1955 // Булгаков М. А. Дневник. Письма. 1914-1940. – М.: Совр. писатель, 1997, с. 629.
[10] Там же, письмо к Н. А. Булгакову от 16 января 1961 г., с. 323.
[11] Дневник Елены Булгаковой / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 148.
[12] Там же, запись от 08.12.1933, с. 47.
[13] Там же, запись от 03.05.1938, с. 197.

Что касается того, что было с Мандельштамом в застенке, то это совсем другая история, я бы сказал, совсем другая жизнь. Посмотрел бы я на вас, окажись вы в тех же обстоятельствах. На свой счёт тоже не заблуждаюсь.

А ничего не было. Все это хорошо исследовано и опубликовано. Его не мучили и не пытали:

«<…> в документально оснащенной книге «Гибель Осипа Мандельштама» говорится, что никакого мучительства Мандельштаму на себе испытать не пришлось, да и «не было нужды тратиться на пытки, потому что поэт, подавленный, растерянный, оказался «легкой добычей» и на первом же допросе рассказал всё»[1]. Впрочем, нет, не совсем всё, ибо в протоколе допроса от 19 мая появилось такое признание: «В дополнение к предыдущим показаниям должен добавить, что к числу лиц, которым я читал названное выше контрреволюционное стихотворение принадлежит и молодая поэтесса Мария Сергеевна Петровых. Петровых записала это стихотворение с голоса, обещая, правда, впоследствии уничтожить»[2]. Согласимся, если список лиц, нехотя составленный Мандельштамом по требованию следователя, был действительно приблизительным <…>, совсем необязательно было добавлять в него молодую поэтессу Марию Петровых (ей было в 1934-м всего 26 лет), тем более что ей в начале того же года посвятил он два стихотворения, ей в одном из них сказал: «Ты, Мария, – гибнущим подмога…» И уж совсем необязательно было сообщать, что «Петровых записала стихотворение с голоса». Ибо, во-первых, ни один следователь знать об этом не мог и потому ждать, а тем более требовать такого признания тоже не мог. Ибо, во-вторых, известно для чего записала (если записала) – чтобы сохранить, спасти от забвения в изустном виде существующее стихотворение. Так что есть в этих показаниях Мандельштама избыточная какая-то «легкость», какое-то избыточное «равнодушие к судьбе друзей», и не эту ли избыточность предвосхищая, написал он во втором стихотворении, посвященном Марии Петровых:
Ну, а мне за тебя черной свечкой гореть,
Черной свечкой гореть да молиться не сметь.
Правда, по словам Н. Я. Мандельштам, сохраненным Э. Герштейн, эпизод с показаниями Мандельштама о Марии Петровых имел следующую подоплеку: «На следствии Мандельштам видел свои сатирические стихи о Сталине, записанные кем-то. Ему показалось, что это почерк Марии Петровых… Если «у них» есть уже запись этого стихотворения, сделанная рукой Марии Петровых, то как же он не указал на нее в числе слушателей?!. На следующем допросе он решил исправить свою ошибку. Не дожидаясь вопроса, он «поспешил» сделать вышеприведенное признание, подведя тем самым Марию Петровых под статью: «распространение контрреволюционного материала». Кстати, Эмма Герштейн оспаривает датировку второго стихотворения, посвященного Петровых, считая, что «черную свечку» Мандельштам, мучимый совестью, написал позже, в апреле 1935 года»[3].Даже если Мандельштам действительно узнал почерк Петровых на лежащем перед следователем списке стихотворения, остается вопрос, за кого он при этом испугался, за любимую, или за себя? Печальный ответ очевиден…
____________________________________________________________
[1] Поляновский Э. Гибель Осипа Мандельштама. – СПб.-Париж, 1993, с. 83.
[2] Там же, с. 83.
[3] Геворкян Т. «Несколько холодных великолепий о Москве». Марина Цветаева и Осип Мандельштам. – http://www.ipmce.su/~tsvet/WIN/about/gevorkyan00.html

Опять игра слов. Ну, это мы уже проходили.

Я рад, что возразить по существу Вам нечего.

В заключение позвольте вас поблагодарить за полезную информацию.
А Булгаков мне по-прежнему интересен, он действительно сильный писатель. Но не бронзовый идол, которого надо вылизывать.

Если Вы полагаете, что я его вылизываю, буду раз примеру. Что касается Чудаковой, то она кроит под себя образ Булгакова, сообразно облику, подобию и росту своему и мажет его прогорклым жиром булгакоедения.