Чёрный маг. Рукопись., Комментарии. Опции

[ержан урманбаев]

РАЗГОВОР ПО ДУШАМ


- Значит, гражданин Поротый

(очевидно, что такой звучной фамилией автор наделяет своего героя ради возникновения подсознательного отрицательного отношения к портрету прогнутого послушного раба, на ком советская власть периодически отводит свою злость),

две тысячи рублей вы уплатили гражданину Иванову за дом в Серпухове?

(речь идёт о каких-то запрещённых операциях с недвижимостью, которые без всякого страха признаёт гражданин Поротый, предпочитая уголовное обвинение политическому, к которым относились валютные махинации)

- Да, так. Так точно, - уплатил я. Только при этом клятвенно говорю, не
получал я от Воланда никаких денег! - ответил Поротый

(повторением одних и тех же фраз вставляет в следственный протокол, который естественно заполняется при допросе, Поротый свой отказ давать показания против Воланда, ведь по статье уголовного кодекса взяткодатель несёт ту же ответственность, что и взяточник).

Впрочем, вряд ли в отвечавшем можно было признать председателя. Сидел
скуластый исхудавший совсем другой человек, и жиденькие волосы до того
перепутались и слиплись у него на голове, что казались кудрявыми

(описание внешности должно иллюстрировать читателю, что председатель был подвергнут в заключении истязаниям, ради получения от него «нужных» показаний).

Взгляд был тверд

(последняя фраза – это авторская неприметная демонстрация несломленного духа мужественного человека).

- Так. Откуда же взялись у вас пять тысяч рублей? Из каких же уплатили?
Из собственных?
- Собственные мои, колдовские

(«колдовскими» он называет деньги, добытые нечестивым путём, например, воровством, взяткой),

- ответил Поротый, твердо глядя

(автор повторяет и тем самым подчёркивает твёрдость духа и обдуманность действий).

- Так. А куда же вы дели полученные от Воланда въездные?
- Не получал, - одним дыханием сказал Поротый.
- Это ваша подпись? - спросил человек у Поротого, указывая на подпись на контракте, где было написано: "5 тысяч рублей согласно контракту от гр. Воланда принял"

(возможно, идея сфальсифицированной подписи под контрактом показалась автору натянутой, да и смысла в отрицании очевидного мало, поэтому позже в романе она никак не использовалась).

- Моя. Только я не писал.
- Гм. Значит, она подложная?
- Подложная бесовская

(«бесовская» значит сфабрикованная чекистами).

- Так. А граждане Корольков и Петров видели, как вы получили. Они лгут?
- Лгут. Наваждение

(поклёп друг на друга при советской власти очень распространённое явление, особенно при допросах с пристрастием).

- Так. И члены правления лгут? И общее собрание?
- Так точно, лгут. Им нечистый глаза отвел. А общего собрания не было

(последнее утверждение говорит о том, что для такого рода фальшивки, чекистам надо собирать свидетельские показания со всех жителей, так как если бы собрание было, то были бы соответствующие документы).

- Ага. Значит, не было денег за квартиру?
- Не было.
- Были ваши собственные. Откуда они у вас? Такая большая сумма?
- Зародились под подушкой

(из-за нежелания втягивать в преступление других людей, Поротый изображает неграмотного суеверного человека).

- Предупреждаю вас, гражданин Поротый, что, разговаривая таким нелепым
образом, вы сильно ухудшаете ваше положение.
- Ничего. Я пострадать хочу

(страдать по уголовной статье легче, чем по политической, да и «валять дурака» безопасней, чем умничать).

- Вы и пострадаете. Вы меня время заставляете зря терять. Вы взятки
брали?
- Брал.
- Из взяток составились пять тысяч?
- Какое там. По мелочам брал. Все прожито.
- Так. Правду говорите?
- Христом Богом клянусь. - Что это вы, партийный, а все время Бога упоминаете? Веруете?
- Какой я партийный. Так...
- Зачем же вступили в партию?
- Из корыстолюбия

(большинство советских обывателей вступали в партию по этой причине, поэтому для следователя это совершенно обыденный факт, но который влечёт последствия для тех, кто принимал его в ряды ВКП(б), а это событие записанное в протокол может привести к конфликту с влиятельными людьми своими соратниками).

- Вот теперь вы откровенно говорите.
- А в Бога Господа верую, - вдруг сказал Поротый, - верую с сего десятого июня и во диавола

(снова типичное для российского человека утверждение, за наличие веры в бога и в нечисть и сегодня можно судить всех людей).

- Дело ваше. Ну-с, итак, согласны признать, что из пяти тысяч,
полученных вами за квартиру, две вы присвоили?
- Согласен, что присвоил две. Только за квартиру ничего не получал. А
подпись вам тоже мерещится

(скорее всего в уголовной статье о взяточничестве существовала градация, по которой сумма до 2 000 рублей считалась мелкой, а свыше - крупной, что рассматривалось, как отягчающее обстоятельство).

Следователь рассмеялся и головой покачал.
- Мне? Нет, не мерещится.
- Вы, товарищ следователь, поймите, - вдруг сказал проникновенно
Поротый, - что я за то только и страдаю, что бес подкинул мне деньги, а я
соблазнился, думал на старость угол себе в Серпухове обеспечить. Мне бы
сообразить, что деньги под подушкой...

(о подброшенных деньгах говорит Поротый, указывая на рядовых сотрудников милиции, как стрелочников, подобная практика применялась тогда повсеместно и не считалась чем-то из ряда вон выходящим)

Только я власть предупреждаю, что у меня во вверенном мне доме нечистая сила появилась

(эта двусмысленность будет позже исключена автором, потому что председатель знает точно, что за нечистая сила и когда появилась в его доме, зачем ему на неё жаловаться, в романе он даёт понять Коровьёву, что его дальнейшие показания потянут обвинения уже самому Фаготу в хищении денег у Воланда и организации преступного действа против власти).

Ремонт в Советской России в день сделать нельзя, хоть это примите во внимание

(эта ироническая фраза тоже будет опущена авторам, как слишком прямая и очевидная).

- Оригинальный вы человек, Поротый. Только опять-таки предупреждаю,
что, если вы при помощи этих глупых фокусов думаете выскочить, жестоко
ошибаетесь

(отлично понимает следователь игру председателя, называя их фокусами, хотя уж кому, как не ему знать, кто в этой истории истинный фокусник).

Как раз наоборот выйдет

(намёк на то, с кем разыгрывает свою партию Поротый).

- Полон я скверны был, - мечтательно заговорил Поротый, строго и гордо,
- людей и Бога обманывал, но с ложью не дорогами ходишь, а потом и
споткнешься. В тюрьму сяду с фактическим наслаждением

(терять председателю нечего, и сидеть по уголовной статье за спекуляцию для него предел мечтаний).

- Сядете. Нельзя на общественные деньги дома в Серпухове покупать.
Кстати, адрес продавца скажите.
- В 3-й Мещанской, купца Ватрушкина бывший дом

(1-ая Мещанская – это проспект Мира, 2-ая – улица Гиляровского, 3-ья – Щепкина, быть может, по этому адресу было расположено какое-то общежитие или государственное общественное учреждение?).

- Так. Прочтите, подпишите. Только на суде потом не извольте говорить,
что подпись бесовская и что вы не подписывали.
- Зачем же, - кротко отозвался Поротый, овладевая ручкой, - тут уж дело
чистое, - он перекрестился, - с крестом подпишем

(то есть Поротый себя чётко отделяет от большевистской нечисти, накладывая на себя крёстное знамение).

- Штукарь вы, Поротый

(для следователя абсолютно понятен лукавый образ Поротого).

Да вы прочтите, что подписываете. Так ли я записал ваши показания?

(по тексту диалога читателю должно быть очевидно видно, что председатель следил за каждой буквой, вносимой следователем в протокол)

- Зачем же. Не обидите погибшего

(как бы с искренним доверием, незаметно вставляет он жалобное слово с просьбой о милости, намекая на способность рядового чекиста воскрешать из мёртвых).

[ержан урманбаев]

МУДРЕЦЫ


Нужно сказать, что, в то время как буфетчик переживал свое приключение, у здания "Варьете" стояла, все время меняясь в составе, толпа. Началось с маленькой очереди, стоявшей у двери "Ход в кассу" с восьми часов утра, когда
только-только устанавливались очереди за яйцами, керосином и молоком

(придумав сеанс чёрной магии, прикрывающий плановую операцию чекистов по конфискации предметов роскоши у населения в пользу государства, М.А.Булгаков дальше ищет вариант, который мог бы определённо указывать на цель собравшихся у Театра Варьете спозаранку в очереди людей).

Примечательно появление в очереди мясистых рож барышников

(вот это слово «барышники» останется позже в тексте романа, как самое неопровержимое свидетельство того, кто и ради чего собрался в очередь на другой день возле Театра Варьете),

обычно дежурящих под милыми колоннами Большого театра или у среднего подъезда Художественного в Камергерском. Ныне они перекочевали, и появление их было весьма знаменательно

(театральные спекулянты, которых пытается как-то вписать в роман М.А.Булгаков, в реальности, только камуфлируют лица барышников, пришедших выкупать по дешёвке экспроприированное вчера барахло).

И точно: в "Варьете" было 2100 мест. К одиннадцати часам была продана
половина. Тут Суковский и Нютон

(Римский и Варенуха)

опомнились и кинулись куда-то оба. Через подставных лиц они купили билеты и к полудню войдя в контакт с барышниками, заработали: Суковский 125 рублей, а Нютон 90. К полудню стало страшно у кассы

(тут можно заметить явные нестыковки, которые будут отсутствовать позже в романе, за три часа продана половина билетов и в этом нет ничего чрезвычайного, заработки Суковского и Нютона при аншлаге может быть значительно выше, тем более, зачем руководителям Театра Варьете «входить в контакт с барышниками», отчего становится страшно «у касс»).

В двенадцать часов с четвертью на кассе поставлена заветная доска "Все
билеты проданы на сегодня", и барышники, и просто граждане стали покупать на
завтра и на послезавтра. Суковский и Нютон приняли горячее участие в
операциях, причем не только никто ничего не знал об этом, /но и/ они друг о
друге не знали

(здесь автор пробует как-то уточнить продолжающуюся после реализации билетов продажу, а также выделить нелегальное участие руководителей Театра Варьете в выкупе ценных предметов своих знакомых, пострадавших во вчерашнем сеансе).

В два часа барышники перестали шептать: "Есть на сегодня два в партере", и лица их сделались загадочными. Действительно, публика у "Варьете" стала волноваться, к барышникам подходили, спрашивали:
"Нет ли?", и они стали отвечать сквозь зубы: "Есть кресло в шестом ряду
- 50 рублей". Сперва от них испуганно отпрыгивали, а с трех дня стали брать.
В контору посыпались телефонные звонки, стали раздаваться солидные голоса, которым никак нельзя было отказать.
Все двадцать пять казенных мест Нютон расписал в полчаса, а затем пришлось разместить и приставные стулья для голосов, которые попроще. Все более к вечеру выяснялось, что в "Варьете" будет что-то особенное. Особенного, впрочем, не мало было уже и днем - за кулисами

(быть может, М.А.Булгаков здесь ещё предполагал какое-то дополнительное мероприятие в Театре Варьете, которое потом отпало из-за бессмысленности?).

Во-первых, весь состав служащих отравил жизнь Осипу Григорьевичу,
расспрашивая, что он пережил, осматривали шею Осипа, но шея оказалась как
шея, - безо всякой отметины... Осип Григорьевич сперва злился, потом
смеялся, потом врал что-то о каком-то тумане и обмороке, потом врал, что
голова у него осталась на плечах, а просто Воланд его загипнотизировал и
публику, потом удрал домой

(в романе Жорж Бенгальский после освобождения через четыре месяца из лечебницы в Эпилоге будет жить 15 лет на какие-то свои эфемерные сбережения, которые скопить и сохранить в те годы после пребывания в НКВД представляется невероятным).

Рибби

(этот персонаж позже будет автором упразднён, как избыточный и ненужный)

уверял всех, что это действительно гипноз и что такие вещи он уже двадцать раз видел в Берлине. На вопрос, а как же собака объявила:
"Сеанс окончен"? - и тут не сдался, а объяснил собачий поступок чревовещанием. Правда, Нютон сильно прижал Рибби к стене, заявив клятвенно,
что ни в какие сделки с Воландом он не входил, а, между тем, две колоды
отнюдь не потусторонние, а самые реальнейшие тут налицо. Рибби, наконец,
объяснил их появление тем, что Воланд подсунул их заранее.
- Мудрено!
- Значит, фокус?!
Пожарный был прост и не врал. Сказал, что, когда голова его отлетела, он видел со стороны свое безголовое тело и смертельно испугался. Воланд, по его мнению, колдун.
Все признали, что колдун - не колдун, но действительно артист первоклассный

(тут очень трудно отделить сознательные мистификации автора от каких-то реальных существовавших, но неиспользованных идей).

Затем вышла "Вечерняя Газета" и в ней громовое сообщение о том, что Аполлона Павловича выбросили из должности в два счета Следовало это сообщение непосредственно за извещением, исходящим от компетентного органа, укорявшего Аполлона Павловича в неких неэтических поступках. Каких именно - сказано не было, но по Москве зашептались, захихикали обыватели: "Зонтики... шу-шу, шу-шу..."

(история Аркадия Апполоновича Семплеярова позже поселит его жить возле Каменного моста, в многоэтажном Доме на Набережной, в котором были расселены высшие руководители СССР и самые уважаемые люди страны в тот период, обозначив незаметно лицо высокопоставленного персонажа)

Вслед за "Вечерней Газетой" на головы Библейского и Нютона обрушилась "молния".
"Молния" содержала в себе следующее:
"Маслов уверовал

(очевидно, что в романе автор переименует его в Степана Лиходеева).

Освобожден. Но под Ростовом снежный занос. Может задержать сутки. Немедленно отправляйтесь Исналитуч

(какой-то сатирический вариант аббревиатуры, явно подразумевающий определённые слова, которые могли бы вычислить московские архивариусы),

наведите справки Воланде, ему вида не подавая. Возможно преступник. Педулаев"

(позже в романе эта телеграмма приобретёт вид: «Доказательство мой почерк моя подпись Молнируйте подтверждение установите секретное наблюдение Воландом Лиходеев», - этого было в те годы вполне достаточно, чтобы быть обвинённым в организации контрреволюционной группы, чего и добивался М.А.Булгаков).

- Снежный занос в Ростове в июне месяце

(«снежной занос» слишком нарочито, да и в конце апреля он всё же крайне редко, но возможен, Ялта гораздо мистичнее и невероятнее),

- тихо и серьезно сказал Нютон, - он белую горячку получил во Владикавказе

(сама логика писателя заставляет всех читателей путаться в хитросплетениях развития сюжета, подозревая автора в желании мистифицировать свой роман невероятными событиями; конечно, Маслов, он же Лиходеев, запойный алкоголик, и Владикавказ просто спасительная выдумка с точки зрения пьяницы).

Что ты скажешь, Библейский?

(следующий вариант фамилии Римского)

Но Библейский ничего не сказал. Лицо его приняло серьезный старческий
вид. Он тихо поманил Нютона и из грохота и шума кулис и конторы увел в
маленькую реквизитную. Там среди масок с распухшими носами две головы
склонились.
- Вот что, - шепотом заговорил Библейский, - ты, Нютон, знаешь, в чем дело...
- Нет, - шепнул Нютон. - Мы с тобой дураки.
- Гм...
- Во-первых: он действительно во Владикавказе?
- Да, - твердо отозвался Нютон.
- И я говорю - да, он во Владикавказе

(позже Римский практически сразу исключит возможность перемещения Лиходеева в город Ялту).

Пауза.
- Ну, а ты понимаешь, - зашептал Робинский

(новый вариант фамилии будущего Римского),

- что это значит?
Благовест

(вариант фамилии будущего Варенухи, Нютон и Благовест – это попытки внести в фамилию некое положительное звучание, обозначающее первооткрывателя и спасителя рядовых зрителей Театра Варьете)

смотрел испуганно.
- Это. Значит. Что. Его отправил Воланд

(безусловно, что это утверждение - специально подброшенная читателям мистификация с целью возникновения в литературном интеллектуальном сообществе путаницы, заблуждений).

- Не мож...
- Молчи

(молчать о том, что быть того не может, чтобы люди перемещались со скоростью света).

Благовест замолчал.
- Мы вообще поступаем глупо, - продолжал Робинский, - вместо того, чтобы сразу выяснить это и сделать из этого оргвыводы...

(то есть, надо отказаться от сомнений и принять действия Воланда на веру, без объективной критики)

Он замолчал.
- Но ведь заноса нет...
Робинский посмотрел серьезно, тяжко

(он смотрит глазами опытного человека, который понимает, что перечить Воланду и его сотрудникам опасно для жизни)

и сказал:
- Занос есть. Все правда.
Благовест вздрогнул

(он понял, почему противоречит логике его собеседник).

- Покажи-ка мне еще раз колоды, - приказал Робинский.
Благовест торопливо расстегнулся, нашарил в кармане что-то, выпучил глаза и вытащил два блина. Желтое масло потекло у него меж пальцев

(это неудачный, но смешной и путающий вариант развития сюжета).

Благовест дрожал, а Робинский только побледнел, но остался спокоен.
- Пропал пиджак, - машинально сказал Благовест. Он открыл дверцу печки и положил в нее блины, дверцу закрыл. За дверкой слышно было, как сильно и
тревожно замяукал котенок

(возможно, из этого котёнка родился потом образ несчастных репрессированных котов по всему Советскому Союзу?).

Благовест тоскливо оглянулся. Маски с носами, усеянными крупными, как горох, бородавками, глядели со стены. Кот мяукнул раздирающе.
- Выпустить? - дрожа, спросил Благовест...
Он открыл заслонку, и маленький симпатичный щенок вылез весь в саже и скуля

(мистика и недоговорённость в черновиках выполняет функцию отвлечения внимания читателей от реального развития действия в романе).

Оба приятеля молча проводили взорами зверя и стали в упор разглядывать друг друга.
- Это... гипноз... - собравшись с духом, вымолвил Благовест

(как бы сами персонажи не могут разобраться среди перевоплощений и фокусов Воланда, вызванных нечистой силой).

- Нет, - ответил Робинский.
Он вздрогнул.
- Так что же это такое? - визгливо спросил Благовест.
Робинский не ответил на это ничего и вышел.
- Постой, постой! Куда же ты? - вслед ему закричал Благовест и услышал:
- Я еду в Исналитуч. Воровски оглянувшись

(он явно опасается наблюдения со стороны сотрудников НКВД, понимая, что они в данный момент пристально наблюдают за перемещениями руководителей Театра Варьете).

Благовест выскочил из реквизиторской и побежал к телефону. Он вызвал номер квартиры Берлиоза и с бьющимся сердцем стал ждать голоса. Сперва ему почудился в трубке свист, пустой и далекий, разбойничий свист в поле. Затем ветер, и из трубки повеяло холодом. Затем дальний, необыкновенно густой и сильный бас запел, далеко и мрачно: "...черные скалы, вот мой покой.. черные скалы..." Как будто шакал захохотал. И опять: "черные скалы... вот мой покой..."

(мрачная каторжная песня иллюстрирует по замыслу автора, что телефон уже поставлен на «прослушку»)

Благовест повесил трубку. Через минуту его уже не было в здании
Варьете.