Прогулки с Барковым или путешествие с дилетантом, «Мастер и Маргарита»: альтернативное прочтение Опции

[Синицын]

Ещё пара пунктов.

Возвращаясь к Горькому, скажу, что история все всегда расставляет по своим местам. Сегодня вполне очевидно, что Горький был в большей степени общественным деятелем, чем гениальным писателем.

Кому очевидно? Видимо, я не отношусь к числу особо прозорливых. Мне кажется, что культурного общества, в котором сейчас могло бы сформироваться трезвое отношение к советским писателям, сегодня попросту не существует. Оценка их творчества слишком сильно зависит от отношения к революции и советской власти, и слишком низок интерес к литературе. Широкого читателя они не интересуют - как и Толстой, как и Достоевский. Умственные круги делятся на советчиков и антисоветчиков. Прочих - единицы.

Поймите, что не было никакого смысла Баркову специально придумывать свое "вранье".

Ну, почему же не было? Был, и вполне понятный - сделать себе имя на сенсации. Барков слишком тщательно фабрикует улики. Это напоминает процессы 20-х и 30-х годов, когда контрреволюционные ячейки раскрывали, чтобы по службе продвинуться. Отсюда и выбор жертв - он взялся за разработку культового романа советской интеллигенции, затем обратился к Пушкину и Шекспиру. И в какой-то степени преуспел.

Надеюсь отличие прозы от документального свидетельства Вам разъяснять не нужно?

Значит, по-Вашему, назвать какую-либо книгу "хорошей прозой" означает обвинить автора во лжи? Аверинцев говорит, что свидетельством из первых рук могут считаться лишь записи, сделанные по свежим следам. Если Вы с ним согласны, то будьте добры, найдите документальное свидетельство, что Бунин действительно не вернул долг злосчастному банкиру, и что там не было каких-нибудь обстоятельств, незаметных на первый взгляд и объяснявших его поступок.
Достоевский в "Бесах" следовал фактам, почерпнутым из документов судебного процесса.
Что же касается случая со стариками из "Общества взаимного кредита", то, насколько я понял, существует письменное обращение Мандельштама к Бухарину. И это вполне согласуется с "Четвертой прозой", где упомянуты секретарша Бухарина и Исай Бенедиктович, от которого Мандельштам узнал о смертном приговоре, вынесенном старикам. Впрочем, истолкование "Четвертой прозы" основано опять-таки на воспоминаниях Н.Я.М. Что поделаешь, более подробного повествования о его жизни у нас нет.

Обратите внимание ОБЕ КНИГИ, - ОБЕ, - не вторая, а именно ОБЕ!

Возможно, он вполне мог представить себе читателя, который принимал бы близко к сердцу первую книгу. А вот с обеими уже не получалось. Разговаривать-то он приходил к ней насчёт второй книги.
Вы пытаетесь сделать далеко идущие выводы из слов, сказанных по радио. Зачем? Не лучше ли было опереться на отзыв Л. К. Чуковской, где сказано, что в первой книге оклеветан один человек (Харджиев), а во второй - десятки? С ней я могу только согласиться. Но это не означает, что книгам Н. Я. М. вообще нельзя верить. При жизни Ахматовой и других современников она не могла писать всё что вздумается.

Утешайте себя этим. Иные пьянеют, иные нет. Но Ваше мнение об уважаемой редколлегии журнала, включающей в т.ч. и Аверинцева и Лихачева, ничем не лучше Ваших обвинений в мой адрес. Такой слабой логики, вернее ее отсутствия, я от Вас право не ждал.

Я пока не увидел того, что опубликовали в этом журнале. Так или иначе, неверно, что всякий член редакционной коллегии несет ответственность за каждый публикуемый материал.

Я Вам об этом уже писал своими словами, да что толку...

Толку мало, если Вы сами этими словами пренебрегаете и берётесь решать, мелок ли Мандельштам как человек.

[tsa]

Кому очевидно? Видимо, я не отношусь к числу особо прозорливых. Мне кажется, что культурного общества, в котором сейчас могло бы сформироваться трезвое отношение к советским писателям, сегодня попросту не существует. Оценка их творчества слишком сильно зависит от отношения к революции и советской власти, и слишком низок интерес к литературе. Широкого читателя они не интересуют - как и Толстой, как и Достоевский. Умственные круги делятся на советчиков и антисоветчиков. Прочих - единицы.

Я не верю в гениальных писателей неинтересных читателям. Другое дело, что те или иные произведения могут опережать свое время или временно уходить в тень в дни затмения общественного разума. На мой взгляд, произведения Горького, в массе своей, навсегда ушли в прошлое, как скажем «Бруски» Панферова и никогда уже не будут востребованы обществом. ОНИ НЕИНТЕРЕСНЫ читателям. Несомненно всегда будут вызывать интерес его ранние и автобиографические повести, но сказать, что эти произведения созданы для вечности, как МиМ, я бы не осмелился. И не думаю, что интерес широкого читателя вызывали Пушкин, Толстой и Достоевский. Когда Пушкин погиб, даже многие его друзья не поняли, какую потерю понесла Россия. А широкому читателю всегда ближе Акунин, а еще лучше телевизор.

Ну, почему же не было? Был, и вполне понятный - сделать себе имя на сенсации. Барков слишком тщательно фабрикует улики.

Я с Вами решительно не согласен, но вести доказательную дискуссию просто не в состоянии, ибо не хватает времени на дискуссию с самим Барковым. Кратко только могу сказать, что поскольку вынужден вчитываться в его текст, то не могу невольно не давать оценку его искренности и я ее давно для себя сделал – он верил в то, что писал. Об этом свидетельствуют многие торжествующие нюансы его текста – в них чувствуется его ликование от разгадки, как ему казалось, булгаковских тайн. «Улики» его вовсе не тщательно сфабрикованы, а, наоборот, шиты белыми нитками. У этого человека просто отсутствовала обратная логическая связь, то есть самокритичность мышления. Это вещь, к сожалению, очень распространенная. Вот, например, возьмем покойного Александра Зеркалова. Умнейший человек, но так же, как и Барков, лишенный «логичной» логики. Мне было достаточно прочесть одну его фразу – «Парадоксы "Мастера и Маргариты" начинаются уже с эпиграфа <…> Еще до начала чтения читателя предупреждают, что вещь, к которой он приступает, будет прямо связана с трагедией Гете». Можно ли предположить, что уважаемый писатель и критик совершенно не понимает что такое эпиграф к роману? Не могу в это поверить. И однако он на полном серьезе с придыханием уверяет нас, в вышесказанном, поскольку в его сознании отсутствует необходимая логическая цепь, которая бы подсказала ему, что по этой его кривой логике следует, что роман Булгакова «Белая гвардия» прямо связан с Апокалипсисом и «Капитанской дочкой» Пушкина.

Это напоминает процессы 20-х и 30-х годов, когда контрреволюционные ячейки раскрывали, чтобы по службе продвинуться. Отсюда и выбор жертв - он взялся за разработку культового романа советской интеллигенции, затем обратился к Пушкину и Шекспиру. И в какой-то степени преуспел.

Вы очень упрощаете ту эпоху. То, что Вы пишете имело место, но так же имело место и другое – дела фабриковались, так сказать от души, вот как раз такими «гениями» сыскной логики, как Барков. Я не зря Вам напоминал о Груздеве. Ведь его дело Жеглов фабрикует вполне искренне, веря в свою правоту.

А на своих «разработках» Барков никуда не продвинулся, разве что вошел в историю, как некий уморительный нонсенс, но вряд ли это было его целью. Кстати в истории науки таких случае хватает, как разумеется и случаев намеренной фальсификации.

Значит, по-Вашему, назвать какую-либо книгу "хорошей прозой" означает обвинить автора во лжи?

По-моему назвать книгу хорошей прозой значит указать на тот факт, что это не документальная книга, а художественный вымысел, по которому можно судить о духе эпохи, но не об отдельных частных фактах и людях. Что Вам здесь неясно? Право это уже не смешно. Опровергайте мнение Аверинцева, на здоровье, но не искажайте же смысл его слов, не уподобляйтесь Баркову. Аверинцев прямо говорит, что нельзя «воспринимать обе ее книги как документы свидетельства из первых рук», нельзя искать у нее правды про конкретные факты и фигуры.

Аверинцев говорит, что свидетельством из первых рук могут считаться лишь записи, сделанные по свежим следам. Если Вы с ним согласны, то будьте добры, найдите документальное свидетельство, что Бунин действительно не вернул долг злосчастному банкиру, и что там не было каких-нибудь обстоятельств, незаметных на первый взгляд и объяснявших его поступок.

С этим вопросом обратитесь к Вересаеву. Видимо Вы полагаете, что он мог распространять сплетни.
Скверный характер Бунина описан в сотне мемуаров. Это был очень сложный человек. Часто очень мелочный. Очень самолюбивый мечтавший о славе и завидовавший тем, кто ее достиг. Ну и что? Как художник он для меня от этого хуже не стал. С банкиром он несомненно поступил не по благородному, хотя с юридической точки зрения все чисто. Но по-человечески это очень скверно, независимо ни от чего. Никаких оправдывающих обстоятельств тут быть не может. Скорее всего полученные в свое время деньги Бунин достаточно бездумно растратил, в т. ч. и сам мог кому-то помочь. Сделал он это потому, что деньги "упали с неба". А теперь получается, что он должен был сделать это как бы на свои собственные деньги. Думаю такова была его логика. Но я считаю, что и в этом случае Бунин должен был поделиться с банкиром посильной для него частью денег, но ведь он не дал ему совсем ничего.

[tsa]

Достоевский в "Бесах" следовал фактам, почерпнутым из документов судебного процесса.

Да, но по этим фактам он написал роман, а не документальное исследование. И чего уж далеко ходить, – думаю мы получили одно и то же образование, - вспомните "Повесть о настоящем человеке". Куда уж ближе к факту и одновременно, как нигде, дальше от него.

Что же касается случая со стариками из "Общества взаимного кредита", то, насколько я понял, существует письменное обращение Мандельштама к Бухарину. И это вполне согласуется с "Четвертой прозой", где упомянуты секретарша Бухарина и Исай Бенедиктович, от которого Мандельштам узнал о смертном приговоре, вынесенном старикам. Впрочем, истолкование "Четвертой прозы" основано опять-таки на воспоминаниях Н.Я.М. Что поделаешь, более подробного повествования о его жизни у нас нет.

Я не подвергал сомнению случай со стариками, а всего лишь указал, что если Вас интересует истина, а не легенды, то нужно не принимать прозу Н.Я. за документальные свидетельства из первых рук, а за то, что она собой представляет – смесь фактов, домыслов, догадок и частных интерпретаций, то есть это материал, нуждающийся в критическом осмыслении. Замечу Вам, что такой же прозой является и «Архипелаг Гулаг», по которому некоторые пытаются изучать историю. А ведь там очень много вымысла и непроверенных слухов и именно по этой причине честнейший писатель Варлам Шаламов отказался в свое время сотрудничать с Солженицыным при написании данной книги.

Возможно, он вполне мог представить себе читателя, который принимал бы близко к сердцу первую книгу. А вот с обеими уже не получалось. Разговаривать-то он приходил к ней насчёт второй книги. Вы пытаетесь сделать далеко идущие выводы из слов, сказанных по радио. Зачем?

Столь отточенная формулировка Аверинцева не спонтанно вырвалась у него, так что Ваша аппеляция к «радио» не убедительна.

Не лучше ли было опереться на отзыв Л. К. Чуковской, где сказано, что в первой книге оклеветан один человек (Харджиев), а во второй - десятки? С ней я могу только согласиться. Но это не означает, что книгам Н. Я. М. вообще нельзя верить. При жизни Ахматовой и других современников она не могла писать всё что вздумается.

Ахматова умерла в 1966, а первая книга вышла на Западе в 1970. Да и дело не в клевете. На эту эмоциональную формулировку, как я уже отмечал, имеют право только современники, которых непосредственно все это коснулось. Я же не имею причин так волноваться и искренне полагаю, что в своих книгах Н.Я. отразила прежде всего себя и свой взгляд на окружающий мир. И если он порою и крив, то кто ж из нас без греха? Людей искренне оценивающих определенные события в кривом зеркале вокруг полно. Я не сомневаюсь, что пресловутый Жук-Венди-Мокей-vas053 искренне полагает, что я клевещу на Баркова. Могу только представить себе, какие бы «Воспоминания» он обо мне накатал бы. Что касается книг Мандельштам, то повторяю, поскольку там отсутствуют штампики какая строка достоверна, а какая нет, то в проверке и уточнении нуждается любой факт. Если Вы посмотрите на примечания к ее книге, то увидите, что она, например, путает даты. И винить ее за это не стоит. Попробуйте сами сесть сейчас за стол и описать свою жизнь 20-30 лет назад.
Н.Я. имела право на собственные суждения, но это не значит, что из уважения к ней или памяти Мандельштама мы должны безоговорочно принимать их на веру. Вы уж извините, но у диакона Кураева я тоже нашел немало интересных мыслей и фактов, но также слишком щедро сдобренных вымыслами и домыслами.

Я пока не увидел того, что опубликовали в этом журнале. Так или иначе, неверно, что всякий член редакционной коллегии несет ответственность за каждый публикуемый материал.

О какой ответственности Вы говорите? За что? За стремление к истине, а не ее приукрашательству и искажению? Лики гениев можно отмывать от грязи, но в украшательстве они не нуждаются.

Толку мало, если Вы сами этими словами пренебрегаете и берётесь решать, мелок ли Мандельштам как человек.

Не надо передергивать, я говорю о том, что как человек он меньше своего поэтического гения. Почувствуйте разницу моих и Ваших слов. Из моих слов так же совершенно невозможно вывести доказательство, что Мандельштам был мелок, как человек, как невозможно из факта, что у человека ноги длиннее рук, доказать, что данный человек имеет короткие руки.

А вот у Горького, кстати, все наоборот. Как человек он был неизмеримо крупнее писателя. Об этом очень проникновенно пишет К. Чуковский – «как человек он был выше всех своих писаний»[Чуковский К. И. Дневник (1930-1969), запись июнь 1936. – 2-е изд., испр. – М.: Совр. писатель, 1997, с. 142].

Что Вас здесь смущает, право не пойму. Так же скажу и Бунин, как человек, был очень мелочен против своего таланта. Ну и что. В конце концов художественным талантом человек не исчерпывается. Каждый из нас по жизни занимается каким-то делом и имеет в этой области определенный талант. И с этим талантом можно соизмерить каждого из нас. Например, лично я, как человек, существенно меньше себя, как аналитика и программиста. Может быть дело здесь в том, что творим мы в личном виртуальном мире, где все зависит только от нас, где мы судим свое творчество по гамбургскому счету, не позволяя себе халтурить. А вот реальный мир полон искушающими обстоятельствами, которыми мы малодушно попускаем себе в своих житейских грехах.

Приведу пример человека, гармонирующего со своим талантом - Антон Павлович Чехов. В то время как Бунин, печатаясь в сборниках, пытался добиться, чтобы его имя тем или иным способом было выделено по сравнению с остальными авторами или по алфавиту или по размеру шрифта, Чехов вел себя совершенно иначе. Когда «руководимый Горьким журнал «Жизнь», сообщая читателям, что Чехов согласился сотрудничать в нем, напечатал его имя крупнее, чем имена других своих сотрудников. Чехов написал в редакцию журнала:Пожалуйста, не печатайте в объявлениях меня так длинно. Право, это не принято. Печатайте в одну строку со всеми, по алфавиту» [Чуковский К. И. Чехов. Собр. соч.: В 2 т. Т. 2. - М.: Правда, 1990? c. 248].

Сообщение отредактировал tsa - 17.8.2008, 16:48

[tsa]

Рассмотренные нами примеры заблуждений Баркова подтверждают незыблемую истину: в основе любого альтернативного истолкования, лежит, прежде всего, дилетантство, усугубленное альтернативным нормальной логике особым образом мышления, толкающим человека на расшифровку им же придуманных таинственных кодов там, где нужно просто заглянуть в словарь или пройтись в библиотеку.

Кстати о библиотеке. Сегодня утром мне случилось сидеть на скамейке возле харьковской библиотеки им. Николая Островского, естественно украшенной его памятником перед входом. Рядом со мною на скамейке, в ожидании открытия, сидели мать и дочь лет двадцати, увлеченно читающие книги. И вдруг дочь поворачивает голову в сторону памятника и спрашивает:
– Мам а кому это памятник?
– Островскому.
– А, знаю, это тот что «Грозу» написал?
– Да нет же, он написал «Как закалялась сталь».
– А кто же тогда «Грозу» написал? – удивилась дочь.
Я вспомнил классическое «Муму написал Тургенев, а памятник – Гоголю!», – и мысленно развел руками…

Можно только догадываться, сколько интересных альтернативных толкований творчества Островских могли бы предложить читателям эти милые дамы. Барков рядом с ними отдыхает.

[tsa]

Глава XVI. Реторта Фауста социалистической эры

«Эта штука сильнее чем «Фауст» Гете (любов побеждает смерть)»
И. Сталин[1]

Судя по претенциозным заголовкам разделов работы Баркова, воспаленному следовательским рвением воображению работника госбезопасности всерьез казалось, что создаваемая им «штука» сильнее чем «Фауст» Гете, – еще бы, – дилетант Барков побеждает здравый разум булгаковедов! Но здравомыслящего образованного человека, знакомого с первоисточниками и знающего обсуждаемые проблемы не понаслышке, писания Баркова могут только насмешить. Напомню мнение Б. Сарнова – [/color]«Охота была так подробно вникать во всю эту ерунду, обильно цитировать все эти комические рассуждения <…> рыночные отношения в издательском деле перед каждым «чайником» <…> открывают немыслимую прежде возможность: за свой счет сделать самые безумные свои догадки и гипотезы достоянием читателя»[2]. Не могу сказать, что в отличие от Сарнова имею охоту подробно вникать во всякую ерунду. Наоборот, если бы псевдонаучные писания Баркова касались моей профессиональной деятельности, я бы точно так же оставил их без внимания. Но я не профессиональный литературный критик. И хотя навороченная Барковым куча навязчивых комических измышлений действительно невыразимо скучна, да и для психики не безопасна, меня привлекает архивно-библиотечная работа, поиск информации и чтение первоисточников. Порой ради написания одной фразы приходится проштудировать несколько толстых книг. Иногда это утомительно, но всегда интересно.
По существу к роману Булгакова и его героям рассматриваемая нами книга Баркова не имеет ни малейшего отношения, поскольку написана, прежде всего, о Горьком. Не могу сказать, что творчество Горького особенно созвучно моей душе. Мне нравятся только отдельные ранние его вещи, к поздним же я вообще глубоко равнодушен. Но как видная общественная фигура своей эпохи, Горький неотделим от нее, и постижение его личности помогает лучше понять наше советское прошлое. На мой взгляд, к революционной России Барков относится слишком предвзято. Любая революция это беззаконие, кровь и насилие. Любой бунт безобразен, и я не вижу чем великая французская революция лучше и чище русской, – тот же революционный террор, та же фабрикация контрреволюционных дел и та же отчаянная борьба за власть. Как известно, «<…> по количеству крови на душу населения никто не превзошел французских революционеров»[3]. Именно они, захлебываясь в крови от массовых казней и не справляясь старыми подручными средствами с их нарастающим количеством, подарили миру новое «гениальное» орудие казни – гильотину. Поэтому я не вижу никакой необходимости самозабвенно оплевывать собственную историю и ее действующих лиц. Намного более правильно было бы «плюнуть» в сторону власть имущих лиц царской России, которые обусловили революционную ситуацию в стране, доведя до разрухи содержание голов ее бедных граждан. Революционное озверение возникло не на пустом месте…
__________________________________________________________
[1] Автограф И. В. Сталина на последней странице произведения М. Горького «Девушка и Смерть» (11.10.1931) [Большая Советская Энциклопедия. В 51 т. Изд. 2-е. Т. 12. – М.: Большая Советская Энциклопедия, 1952, с. 247]. В довоенных школьных учебниках публиковался в оригинальном виде, без мягкого знака в слове «любовь». Предание гласит, что сей смягчающий знак был внесен в оригинал одной из сотрудниц музея Горького, когда книга демонстрировалась на выставке.
[2] Сарнов Б. И стать достояньем доцента… – «Вопросы литературы» 2006, № 3.
[3] Нарочницкая Н. Запад снова ворует наши победы // Комсомольская правда. – 2008. – 13 октября. – http://www.kp.ru/daily/24179.5/389114/[/color]

Сообщение отредактировал tsa - 26.10.2008, 16:28

[tsa]

III.XVI.1. Человек должен как выяснить тайны природы, так и создавать свои новые законы природы … Наука должна стать главным инструментом борьбы за бессмертие.
А.М. Горький
Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?
Воланд – Мастеру
В словах Воланда содержится очередной парадокс, обделенный, к сожалению, вниманием исследователей. Появившиеся впервые только в финале романа слова о Фаусте, реторте и гомункуле никак не вяжутся ни с его фабулой, ни с образом Мастера, весьма далекого от естественных наук. Более того, речь идет именно о новом гомункуле – Булгаков явно включил в контекст этой фразы отсылку к чему-то, хотя и не фигурирующему в самом романе, но известному его потенциальным читателям. Иными словами, эта фраза содержит признаки очередного "ключа", которым, скорее всего, является не характерное для лексики романа слово "гомункул".

Утверждение Баркова, что в финале романа «слова о Фаусте, реторте и гомункуле никак не вяжутся ни с его фабулой, ни с образом Мастера» мы уже разбирали (см. тезис II.VII.4). Напомню, что лексической ткани романа могут противоречить только явно чужеродные ей слова, неестественные для произносящего их персонажа. Например, если бы неграмотная Аннушка заговорила языком столбовой дворянки это было бы неестественно. В устах же Воланда слово «гомункул» прекрасно вписывается в контекст. Именно о создании гомункула дерзновенно мечтал бессонными ночами Фауст. Отсюда и слова Воланда: «Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула?»[1] Гомункул и реторта здесь только образы познания. – Воланд искушает Мастера не возможностью создания (конкретного гомункула), а надеждой познания (тайны бытия), то есть жаждой познания Фауста. Разговор Воланда с Мастером не предложение конкретных алхимических исследований, а пробуждение угасшего интереса к жизни в искалеченной душе Мастера.

Слова о Фаусте, реторте и гомункуле полностью вписываются в избранную Булгаковым фабулу романа, ибо судьба Мастера своеобразно антагонистически перекликается с судьбой Фауста. По сути Мастер это Антифауст. Прямой идейной преемственности между «Фаустом» и романом Булгакова нет. Фауст стремился вызвать нечистую силу и добровольно заключил с ней договор на продажу души. Мастер же столкнулся с Воландом по воле случая и не закладывал свою душу; даже теоретическая возможность заключения подобного договора в романе не упоминается. Воланд демоничен, и, используя определение Гете[2], является «безусловно позитивной деятельной силой». Мефистофелю же, по тем же словам Гете, демонические черты совершенно не присущи, так как он «слишком негативен». В отличие от Мефистофеля, Воланд не персонифицирует собой зло как таковое и поэтому не нуждается в высшем попущении на свои действия в отношении Мастера и его возлюбленной. В романе Булгакова нет ни мотива состязательности Сатаны и Бога, ни испытания Мастера Воландом, героя испытывает на прочность не мифический христианский дьявол, а реальное земное зло – тоталитарный советский режим. Поэтому в перспективе европейской фаустианы роман «Мастер и Маргарита является не «Фаустом», а «Антифаустом».
_______________________________________________________
[1] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 709.
[2] Эккерман И.-П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни, запись от 2 марта 1831 г. – М.: Худож. лит., 1986, с. 404.

[tsa]

III.XVI.2. Действительно, тема Фауста была связана с именем Горького на протяжении практически всей его творческой биографии. Еще в начале века, высказывая идею об издании массовым тиражом лучших образцов мировой литературы, он предлагал включить в их число и сборник с легендами о Фаусте – с адаптированием до уровня широкой публики, с отсечением всего "лишнего", что не способствовало, по его мнению, воспитанию нового человека. Эту идею Горький пронес до конца своих дней: беседуя с Г.П. Штормом в начале мая 1936 года, он "упомянул об издании свода народных преданий о Фаусте".

Более того, слова "вылепить нового гомункула", вызывающие естественную, хотя и довольно абстрактную ассоциацию со стремлением Горького воспитать нового человека, а также с его отношением к писателям как "инженерам человеческих душ", при более детальном рассмотрении этого вопроса приобретают вполне конкретный смысл. При оценке приведенных ниже фактов прошу учесть, что все они взяты из материалов, опубликованных при жизни Булгакова в общедоступных источниках ("Правда", "Известия", "Литературная газета").

Тема Фауста увлекала многих великих писателей. Но Горький был настолько всеяден в своем стремлении к знаниям, что как-то выделить на фоне его увлечений именно Фауста крайне затруднительно. Мало чем Горький не увлекался в своей жизни. Об этой стороне его характера любовно, хотя и несколько иронически, замечательно выразился его друг Ф. И. Шаляпин: «Я уважаю в людях знание. Горький так много знал! Я видал его в обществе ученых, философов, историков, художников, инженеров, зоологов и не знаю еще кого. И всякий раз, разговаривая с Горьким о своем специальном предмете, эти компетентные люди находили в нем как бы одноклассника. Горький знал большие и малые вещи с одинаковой полнотой и солидностью. Если бы я, например, вздумал спросить Горького, как живет снегирь, то Алексей Максимович мог бы рассказать мне о снегире такие подробности, что, если бы собрать всех снегирей за тысячелетия, они этого о себе знать не могли бы»[1].

А вот с Булгаковым тема Фауста связана самым непосредственным образом. Во-первых, как известно, он обожал одноименную оперу. А во-вторых, как свидетельствует его первая жена Т. Лаппа – «Он <…> все время Мефистофеля рисовал. Так, на бумажке какой-нибудь, на листочках… Лицо одно. Бородка такая. Цветными карандашами раскрашивал. Вот письменный стол, и обязательно рожица Мефистофеля висит»[2].
______________________________________________________
[1] Басинский П. Страсти по Максиму. – М.: ЗАО «Роман‑Газета», 2007.
[2] Из семейной хроники Михаила Булгакова: воспоминания Т. Н. Лаппа (Кисельгоф) // Паршин Л. К. Чертовщина в Американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова. – М.: Кн. Палата, 1991, с. 103.

[tsa]

III.XVI.3. Факт первый: 15 января 1934 года в московском Доме ученых Горький присутствует на конференции медиков и биологов, слушает доклад заведующего отделом Всесоюзного института экспериментальной медицины (ВИЭМ) профессора А.Д. Сперанского "Нервная трофика в теории и практике медицины".
Факт второй: через три дня, выступая на Московской областной партийной конференции, со ссылкой на доклад Сперанского он говорит: "Десяток работников Всесоюзного института экспериментальной медицины, работая над исследованием живого организма, пришел к той диалектике развития, которая лежит в основе революционной мысли. Это – факт глубочайшего значения, ибо это – факт завоевания революционным пролетариатом того источника энергии, который скрыт в научном опыте".
Факт третий, раскрывающий смысл сказанного на партконференции: в беседе с профессором Н.Н. Бурденко менее чем за месяц до своей смерти Горький говорит о том, что "…медицина никогда не ставила перед собой задачи построить биологическую функцию человека. Медицина должна стать наукой конструктивной и синтетической в самом творческом смысле этого слова". Комментируя эти слова Горького, профессор Бурденко поясняет: "Организационной и методической базой для разрешения этой огромной задачи мыслился им ВИЭМ".
Если к этому добавить, что в начале 1936 года на даче Тессели в Крыму Горький беседовал со Сперанским о проблемах долголетия, и что о достижении бессмертия через 100-200 лет он говорил еще на лекции в 1920 году, то все приведенные данные в совокупности дают основание интерпретировать фразу Воланда о гомункуле в контексте идеи, которой был привержен Горький на протяжении всей своей жизни.
Но это еще не все: по свидетельству самого профессора Сперанского, идея создания ВИЭМ исходила от Горького, который поделился ею со Сталиным; после "поддержки и одобрения" (слова Сперанского) со стороны Вождя, и только после этого, в начале лета 1932 года Сперанский был направлен к Горькому на дачу, где и произошло их знакомство. Об этом Сперанский рассказал в статье "М. Горький и организация ВИЭМ", в которой попутно защищал целесообразность проведения опытов на людях, возражая неназванным оппонентам, которые, судя по контексту, обвиняли его в вивисекции.
Итак, направленность работы института, созданного по инициативе Горького и с одобрения Сталина, встретила возражения этического характера. Здесь весьма важно определить, какой была позиция Булгакова по этому вопросу. Как гуманист в подлинном значении этого понятия, он вряд ли мог одобрить саму идею проведения таких опытов. Врач по образованию, несколько лет практиковавший, он не мог не понимать, о чем идет речь.

Как обычно, Барков в своих рассуждениях опирается на недостоверные сведения, а попросту говоря – слухи. Идея создания Всесоюзного института экспериментальной медицины никогда не принадлежала Горькому, как нас пытается уверить Барков. Как обычно неутомимый исследователь скромно умалчивает о противоречащих его теориям фактах. Например, о том, что императорский «институт экспериментальной медицины (ИЭМ) – старейшее исследовательское учреждение университетского типа в стране <…> был основан 8 декабря 1890 г.»[1]. В тридцатые годы в стране началась перестройка научной системы в связи с чем стали реорганизовываться десятки институтов. Научный потенциал ИЭМ к тому времени был огромен – достаточно только сказать, что отделом физиологии в нем руководил И. П. Павлов. Поэтому нет ничего удивительного, что коллектив ИЭМ подготовил предложения по его реорганизации и расширению. За содействием в скорейшем решении этого вопроса ученые действительно обратились к Горькому. Как отмечено в летописи жизни и творчества Горького, в конце сентября 1932 г. он «получает записку о создании ВИЭМа от группы ленинградских ученых. Ознакомившись с запиской, посылает ее И. В. Сталину»[2]. Бесспорно, что содействие чужому проекту и выдвижение собственной идеи создания чего-либо совершенно разные вещи. В данном случае изначальная инициатива реорганизации ИЭМа принадлежала не Горькому, а директору ИЭМа Л. Н. Федорову:
«Всесоюзный институт экспериментальной медицины создавался на базе ИЭМа, но ставил перед собой гораздо более крупные задачи. Он должен был объединить всю медицинскую и биологическую науку, поставив ее на службу человеку. Душой всего этого крупного начинания был директор ИЭМа Лев Николаевич Федоров, фигура очень колоритная и интересная. По образованию врач, он работал в Сибири, был старым большевиком. Начав работать у Павлова, он увлекся учением об условных рефлексах и стал преданным сотрудником этой лаборатории. Иван Петрович ценил Л.Н. Федорова.
Но мечтой, овладевшей Федоровым, было создание огромного всесоюзного института. Сам фанатик этой идеи, он сумел заразить ею А.М. Горького, который стал как бы духовным отцом этого начинания. На квартире у Горького, в Москве, собирались члены Правительства и видные ученые, чтобы обсудить планы создания ВИЭМа. Было решено, что центром ВИЭМа будет Москва»[3].
_______________________________________________________
[1] Биология и медицина в экспозиции музея истории ИЭМ РАМН. – http://www.iemrams.spb.ru:8101/russian/museum.htm
[2] Летопись жизни и творчества А. М. Горького. Вып. 4, 1930-1936. – М.: Изд-во АН СССР, 1960, с. 243.
[3] Крепс Е.М. О прожитом и пережитом. – М.: Наука, 1989, с. 126.

[tsa]

III.XVI.4. Отсюда может следовать и такой вывод: клиника, в которой Иван Бездомный встретил Мастера, со значительной степенью вероятности может рассматриваться как отображение Всесоюзного института экспериментальной медицины, а профессор по промыванию мозгов Стравинский – как двойник профессора Сперанского со всеми вытекающими отсюда последствиями, в том числе и относящимися к характеру его контактов с прототипом образа Мастера. Причем без привлечения не приводящей ни к каким убедительным результатам в разгадке смысла романа "музыкальной" темы, как это делает, например, Б.М. Гаспаров на основании совпадения фамилии этого персонажа и композитора Стравинского. Здесь уместным будет, пожалуй, сопоставить особую роль Мастера, символом которой является находившаяся при нем связка ключей от палат пациентов, с тем фактом, что инициатором создания ВИЭМ был все-таки Горький, а профессор Сперанский лишь выполнял с его подачи "соответствующие указания" сверху.
Вместе с тем, при всей привлекательности приведенных параллелей имеются все основания для возражений чисто этического плана, а именно: факт причастности профессора Сперанского к опытам на людях может рассматриваться как недостаточно убедительный повод для его изображения Булгаковым в такой сатирической, даже жестокой манере.

Связку ключей Мастера можно трактовать только как символическую аллюзию на его относительную свободу в лечебнице, по сравнению с другими пациентами. Но Горький, наоборот, был существенно менее свободен, чем последний гражданин страны Советов, так как находился под неусыпным наблюдением коллег Баркова – сотрудников госбезопасности. Горький был заперт в СССР. Как пишет один из его биографов – П. Басинский – Горького «фактически посадили под домашний арест»[1].

III.XVI.5. Однако есть еще ряд обстоятельств, которые трудно сбросить со счетов при оценке отношения автора к личности этого человека.
Дело в том, что подпись профессора Сперанского стоит в числе подписей семи других корифеев медицины под заключением о смерти Горького, а также под актом с результатами медицинского вскрытия. Трое из них были вскоре осуждены по обвинению в преднамеренном убийстве Горького; профессор Сперанский в их число не попал, хотя общественности было достаточно хорошо известно, что из всех лечивших писателя специалистов он был наиболее близок к его семье.
Действительно, в январе-феврале 1934 года он находился на даче Горького в Тессели; в мае того же года присутствовал при скоротечной и весьма таинственной болезни с летальным исходом его сына Максима. Видимо, это, как и материалы суда над бывшим главой НКВД Г. Ягодой, обвиненным в организации убийства Максима Алексеевича, дало основание Н. Берберовой, располагавшей едва ли не самым полным сводом воспоминаний современников о Горьком, поставить вопрос о подлинной роли, которую играл этот человек в доме писателя. И пусть цена признаний в суде обвиненных в двух убийствах, с учетом наших нынешних знаний об обстановке тридцатых годов, незначительна; скорее всего, убийств вообще не было. Дело не в этом. Главное в другом: сомнения о роли А.Д. Сперанского у общественности были, и если о них, несмотря на "железный занавес", стало известно Н. Берберовой в далекой Америке, то уж Булгаков в Москве тем более не мог не знать о них. Не только знать, но и соответствующим образом отреагировать на страницах романа. Для того, хотя бы, чтобы вызвать непосредственную ассоциацию с прототипом Мастера.

Барков демонстрирует очень плохую логику. А точнее полную алогичность своего мышления. Руководствуясь такими умозаключениями можно легко сделать вывод, что если в советское время «Доктора Живаго» и «Архипелаг Гулаг», несмотря на железный занавес, читали за рубежом, то уж в самой советской стране эти произведения читал каждый пионер, что является очевидной чушью. На самом деле за железным занавесом, отделявшим от достоверной правдивой информации, находились, в первую очередь, не иностранцы, а сами советские люди, в том числе и Булгаков.

Находясь за рубежом, Троцкий писал прекрасные критические статьи о московских процессах 30-х годов. Что могло помешать Берберовой так же критически воспринимать сообщения советской печати?
__________________________________________________________
[1] Басинский П. Страсти по Максиму. – М.: ЗАО «Роман-Газета», 2007.

[tsa]

III.XVI.6. О том, что в семье Булгакова всей этой истории придавалось значение, свидетельствует дневниковая запись Елены Сергеевны от 8 июня 1937 года:
"Какая-то чудовищная история с профессором Плетневым. В "Правде" статья без подписи: "Профессор – насильник-садист". Будто бы в 1934-м году принял пациентку, укусил ее за грудь, развилась какая-то неизлечимая болезнь. Пациентка его преследует. Бред". (Профессор Плетнев был в числе трех специалистов медицины, осужденных по обвинению в убийстве Горького).
Из текста приведенной записи видно, что по крайней мере Елена Сергеевна не верила официальной версии о Плетневе как убийце. Вряд ли будет большой ошибкой считать, что ее мнение совпадало с мнением самого Булгакова.

Из текста приведенного тезиса видно, по крайней мере, что Барков как обычно по незнанию путает события разных лет, и понятия не имеет, когда возникла версия о Плетневе как убийце Горького. На самом деле по обвинению в убийстве Горького Плетнев был осужден только на процессе по делу антисоветского «право-троцкистского блока», рассмотренному военной коллегией Верховного суда Союза ССР 2-13 марта 1938 г. Запись же Булгаковой сделана 8 июня 1937 г. и не имеет к Горькому ни малейшего отношения и характеризует только естественное недоверие Елены Сергеевны к подобному нагромождению нелепостей.

Описанная Булгаковой история с Плетневым завершилась тем, что 17-18 июля 1937 года закрытым заседанием московского суда Плетнев по обвинению в том, что он пытался «изнасиловать» свою пациентку и «совершил в отношении ее ряд сексуальных действий», был «приговорен к 2 годам лишения свободы»[1]. Правда под стражу его не взяли, а учтя чистосердечное признание и помощь следствию дали срок условно.

Вполне очевидно, что вся эта бредовая история с якобы укусом пациентки уважаемым профессором, являлась начальной стадией подготовки процесса 1938 года, и имела целью психологически сломать Плетнева и подготовить его к будущей даче ложных показаний на фабрикуемом процессе.
__________________________________________________________
[1] Дело Д. Д. Плетнева // Правда. – 1937. – № 197(7163), 19 июля.

[tsa]

III.XVI.7. И, наконец, еще одна запись в том же дневнике – от 10 марта 1938 года:
"Ну что за чудовище – Ягода. Но одно трудно понять – как мог Горький, такой психолог, не чувствовать – кем он окружен. Ягода, Крючков! Я помню, как М. А. раз приехал из горьковского дома (кажется, это было в 1933 году, Горький жил тогда, если не ошибаюсь, в Горках) и на мои вопросы: ну как там? что там? – отвечал: там за каждой дверью вот такое ухо! И показывал ухо с поларшина".
В этом дневниковом комментарии просматривается три заслуживающих внимания момента. Первый – тема убийства Горького продолжала привлекать внимание семьи Булгакова почти через два года после его смерти. Второй – явно выраженный элемент сомнения в существе официальной версии ("Но одно трудно понять…"). Третий – эта запись является едва ли не единственным свидетельством того, что Булгаков не только состоял в переписке с Горьким, но и встречался с ним лично, причем не при случайных обстоятельствах. Учитывая характер выдвигаемой здесь концепции прочтения романа "Мастер и Маргарита", это обстоятельство играет немаловажную роль при оценке их взаимоотношений.

Комментарии Баркова показывают, что он совершенно не понимает духа того времени и не отдает себе отчета, что громкие процессы так называемых вредителей привлекали внимание населения сами по себе, а не только в их связи с прошлыми событиями. Поэтому вывод Баркова о том, что «тема убийства Горького продолжала привлекать внимание семьи Булгакова почти через два года после его смерти» лишен смысла. Так же не заслуживает особого внимания и совершенно естественное удивление Елены Сергеевны неправдоподобными обстоятельствами обвинения Ягоды и Крючкова.

Как в таковой переписке с Горьким Булгаков никогда не состоял. Переписка это двустороннее общение. Вся же «переписка» Булгакова с Горьким была односторонняя и заключалась в том, что писатель несколько раз обратился к Горькому с различными письменными просьбами о помощи. Если считать подобные обращения перепиской, то получается, что Булгаков состоял в переписке и со Сталиным и с советским правительством.

Личной встречи Булгакова и Горького их биографы не отмечают. Да и странно выглядел бы в случае такой встречи использованный Еленой Сергеевной речевой оборот «из горьковского дома», вместо гораздо более естественного – «от Горького». Очевидно, что запись в дневнике Елены Сергеевны подчеркивает тот факт, что речь идет не о личном визите к Горькому, а только о посещении его дома.

Известно, что летом-осенью 1933 г. Булгаков очень настойчиво добивался личной встречи с Горьким. Напомню, что в 1933 г. Горький приехал в СССР 17 мая[1], 19 мая он «заболевает гриппом с осложнением в легких»[2] и только 15 июня «переезжает из Москвы на дачу в Горки»[3]. Теперь посмотрим на письмо Булгакова Горькому от 5 августа:

«Как чувствуете Вы себя теперь после болезни?
Мне хотелось бы повидать Вас.
Может быть, Вы были бы добры сообщить, когда это можно сделать?»[4]

Из письма явно следует, что после болезни Горького Булгаков с ним еще не встречался. Иначе он не спрашивал бы его о состоянии после болезни. Более того, поскольку его настойчивое желание новой встречи требовало бы в этом случае хоть какого-то обоснования, он, несомненно, не преминул бы сослаться на какой-нибудь мотив недоговоренности их прошлой беседы.

В своем письме Булгаков пишет, что перед тем как отправить его, он пытался дозвониться к Горькому, но безуспешно. Видимо в этот период он и посетил горьковский дом, чтобы нанести визит секретарю Горького и обсудить с ним возможность встречи с Горьким.

В дневнике Елены Сергеевны есть множество свидетельств о долгих безуспешных попытках Булгакова попасть к Горькому. Вот одно из них:

«Крючков сказал, что письмо М. А. получено (от 5 августа, что ли?), что Алексей Максимович очень занят был, как только освободится…
– А я думал, что Алексей Максимович не хочет принять меня.
– Нет, нет!»[5]

Попытки Булгакова попасть к Горькому успеха не имели – «Диалога с Горьким не получилось – его заместил диалог с секретарем Горького П. П. Крючковым, быстро взявшим на себя, по воспоминаниям современников, функции посредника между Горьким и теми, кто желал личной с ним встречи»[6].

К Горькому не могли пробиться даже хорошо знавшие его люди, лично, тесно связанные с ним прошлой дружбой и рабочими отношениями. Вот характерная запись Корнея Чуковского – «Крючков, сукин сын, виляет, врет, ни за что не хочет допустить меня к Горькому». И далее жалуется, что такое поведение позволяют по отношению к человеку, который «работал с Горьким три с половиной года, состоял с ним в долгой переписке»[7]. Что уж тут говорить о Булгакове?
__________________________________________________________________
[1] Летопись жизни и творчества А. М. Горького. Вып. 4, 1930-1936. – М.: Изд-во АН СССР, 1960, с. 295.
[2] Там же, с. 296.
[3] Там же, с. 301.
[4] Письмо Булгакова Горькому от 05.08.1933 // Булгаков М. А. Жизнеописание в документах. Собр. соч.: В 8 т. Т. 8. – СПб.: Азбука-классика, 2004, с. 380.
[5] Дневник Елены Булгаковой, запись от 09.09.1933 / Гос. б-ка СССР им. В. И. Ленина. – М.: Кн. палата, 1990, с. 36.
[6] Чудакова М. Жизнеописание Михаила Булгакова. – М.: Книга, 1988, с. 382.
[7] Чуковский К. И. Дневник (1930-1969), запись 16.08.1932. – 2-е изд., испр. – М.: Совр. писатель, 1997, с. 67.

[tsa]

III.XVI.8. Но возвратимся к воландовскому гомункулу. Оказывается, эта тема разрабатывалась Горьким еще в 1905 году – заключенный в Петропавловскую крепость после событий 9 января, он за неделю вчерне написал пьесу "Дети солнца"; в конце того же года она была поставлена в Художественном театре.
В первом действии в уста главного героя профессора-химика Протасова Горький вкладывает слова: "Изучив тайны строения материи, она [химия] создаст в стеклянной колбе живое существо"; эти слова напрямую перекликаются с содержанием фразы Воланда.
Есть в том же первом действии и экзотическое словечко "гомункул": "Все возится со своей нелепой идеей создать гомункула". Эта фраза, по своему строению весьма сходная с воландовской, вложена в уста другого персонажа – Вагина, дающего оценку опытам Протасова.
А теперь – такой факт: 15 апреля 1937 года Булгаков присутствовал на генеральной репетиции "Детей солнца" в Камерном театре; просмотрев первое действие (то самое !), он не выдержал и ушел – "все тело чесалось от скуки" (более детально этот эпизод разбирается ниже в главе "Два автора одного театра)". И вот после этого фраза о гомункуле и была введена во вторую полную рукописную редакцию (осень 1937-1938 гг.) – в предыдущей редакции в сцене полета, написанной 6 июля 1936 года, о гомункуле речь еще не шла. Причем первоначально было не "вылепить нового гомункула", как в окончательном варианте, а проще: "создать гомункула", точь-в-точь как в горьковской пьесе. То есть, практически повторяющая слова Вагина фраза Воланда была введена в роман под негативным впечатлением от просмотра горьковской пьесы.

Слово «гомункул» не является «экзотическим», как это пытается навязать нам Барков. Это слово имеется в культурном багаже каждого образованного человека и означает искусственно созданное живое существо. Стоит ли удивляться, что увлекавшийся легендой о Фаусте Горький использовал его в своем произведении? Цитируемые Барковым фразы Горького сходны не с романом Булгакова, а с трагедией Гете. В словах Горького говорится о безграничных возможностях познания, Воланд же говорит о жажде познания и горении души человеческой.

III.XVI.9. Предвижу возражения, что сугубо субъективное мнение Булгакова вряд ли может быть положено в основу доказательства – хотя бы уже потому, что он сам вряд ли включил бы в роман в качестве ключевого момента деталь, плохо узнаваемую потенциальными читателями. Полностью согласен. Однако здесь следует отметить немаловажное обстоятельство: еще до Булгакова, горьковские "Дети солнца", как и присутствующее в этой пьесе понятие о гомункуле, не остались не отмеченными другими литераторами. В частности, еще до революции один из наиболее известных критиков того времени Юлий Айхенвальд писал: "И кажется, не только художник Вагин из его "Детей солнца", но и сам автор убежден, что современный химик Протасов "все возится со своей нелепой идеей создать гомункула".
Трудно, конечно, сказать, читал ли Булгаков эту статью Айхенвальда, хотя его сборники издавались несколько раз. В принципе, это не так уж и важно: главное в том, что заключенные в горьковской пьесе идеи привлекали к себе внимание, комментировались. В частности, в подготовленной специально для I-го издания "Большой советской энциклопедии" статье о Горьком (этот 18 том вышел из печати в 1930 году) А.В. Луначарский тоже упомянул об этой пьесе: "Горькому часто бросалось в глаза, что "дети солнца", люди, которые живут интересами науки и искусства, изящной жизнью, представляют собой однако, этически безобразное явление на фоне миллионов "кротов", живущих жизнью слепой, грязной, нудной". Как можно видеть, под пером Луначарского уже само понятие "дети солнца" приобрело обобщенный, нарицательный смысл. А "Большая советская энциклопедия" – простите, куда уж больше? Так что в тех читательских кругах тридцатых годов, которым адресовался роман Булгакова, само упоминание о гомункуле должно было вызвать непосредственную ассоциацию с именем Горького.

Забавно слышать от претендующего на понимание романа человека, что Булгаков адресовал свой роман поклонникам творчества Горького, читающим на ночь глядя вместо библии статьи о Горьком в Большой советской энциклопедии. Блажен, кто верует. Я же полагаю, что подобные читатели его просто не интересовали. Но, тем не менее, замечу, что поскольку в статье Луначарского никакой гомункул не упоминается, ее усердное чтение никак не могло сподобить кого-либо на барковское восприятие романа.

[tsa]

III.XVI.10. Если после всего сказанного возвратиться к сентенции Горького "Человек должен … создавать свои новые законы природы", то упоминание в романе о "гомункуле" приобретает еще один подтекст – сама идея создания законов природы, как и гомункулов, абсурдна по своей сути.
Следует отметить, что "Мастер и Маргарита" – не первое произведение, в котором Булгаков полемизирует по этому поводу. До этого было "Собачье сердце" с недвусмысленной отповедью горьковским попыткам стать современным Фаустом, создав социалистического гомункула (зачем создавать его, такого вот выродка, если его может родить любая баба – разве не об этом повесть? Вернее, в том числе и об этом…).

На разбор очередных заблуждений Баркова о другом произведении Булгакова у меня нет ни времени, ни желания. Просто очередной раз обращаю внимание читателя на убогость трактовок Баркова – такого литературного критика действительно любая баба может родить.

III.XVI.11. С точки зрения Булгакова, носиться с такой идеей может разве что очень уж "романтический" Мастер. Да и то – "романтический" со слов сатаны Воланда.
… Впрочем, минутку, – не только Воланда: "Загадочный вы человек, – сказал он мне шутливо, – в литературе как будто хороший реалист, а в отношении к людям – романтик". Это – характеристика, данная Горькому Лениным, она содержится в знаменитой и неоднократно издававшейся при жизни Булгакова статье Горького.
Запомните, читатель, этот факт – мы к нему еще возвратимся.

Кто только кого не называл романтиком? Среди писателей к романтикам можно отнести большую часть. Да и понятия романтик и романтический человек весьма различаются в нюансах. Скорее всего слова Воланда – «О трижды романтический мастер…»[1] – являются аллюзией на третий брак Булгакова.

Слабоват очередной «ключик», предлагаемый нам Барковым – натужна его фантазия. Даже человек знающий наизусть собрания сочинений Ленина, Горького и Луначарского, читая роман Булгакова, никогда не подумает, что речь в нем может идти о Горьком, – если только по примеру Баркова не «залезет на шкаф». А ведь, если утверждения Баркова справедливы, Булгаков должен был рассчитывать на узнаваемость своего героя читателями.
_______________________________________________________
[1] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 709.

[Пьерро]

[quote name='tsa' date='27.8.2008, 19:22' post='3898']

Слабоват очередной «ключик», предлагаемый нам Барковым – натужна его фантазия. Даже человек знающий наизусть собрания сочинений Ленина, Горького и Луначарского, читая роман Булгакова, никогда не подумает, что речь в нем может идти о Горьком, – если только по примеру Баркова не «залезет на шкаф». А ведь, если утверждения Баркова справедливы, Булгаков должен был рассчитывать на узнаваемость своего героя читателями.
_______________________________________________________
[quote]

А всё таки она вертится!
Нет, ты действительно убедительно разбил доказательства Баркова. В пух и прах. По крайней мере в большинстве случаев. 99% и больше.
А всё таки она вертится.
Не поверишь, но для того, чтоб подумать, что речь идёт о Горьком вовсе не нужна натужная фантазия, наипаче на шкаф лезти.
Нужно знать один ключик.
Он доступен. Он на виду. Не надо рыться в книгах, дневниках и пр. Уверяю тебя, он прямо перед тобой. И перед всеми, разумеется.

Всё не так запросто притом. Не скрываю (да и зачем скрывать?) Я не сам пришёл к мысли что Мастер "вытекает" из Горького.
В студенческие годы пили пиво на Патриарших, веселились, и малознакомый парнишка выдал всем вот эдакую версию. Никто её не принял всерьёз. И я не принял. Он и сам узнал всё неизвестно откуда и вполне толково рассказать не умел. Но я всё запомнил. (Просто память у меня такая, всё почти "впечатывается").

А сейчас я удивляюсь: почему этого никто не видит? Ведь и Барков не увидел. И даже умница Зеркалов!
Я не хочу рассказывать. На то есть чисто личные причины. Мне кажется этого просто не стоит делать. Я могу это сделать, но зачем?
Это и вопрос: зачем?

Но решние загадки простое. Думать не надо. Надо отойти чуть в сторонку и посмотреть. Просто увидишь.

[Пьерро]

А ведь, если утверждения Баркова справедливы, Булгаков должен был рассчитывать на узнаваемость своего героя читателями.
_______________________________________________________
[1] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. Избр. произв.: В 2 т. Т. 2. – К.: Дніпро, 1989, с. 709.

А вот здесь Барков чистый казёл!
Именно узнаваемости Булгаков и не хотел!
Это должно было стать вечной историей любви. Эдакой своеобразной.
Например Ромео и Джульетта у Шекспира. Ведь они списаны с итальянской новеллы. В те времена и в той стране всем было хорошо известно, что случилось в действительности.
Шекспир написал это, но притом и вовсе не это. Он не репортёр. Он из скандальной истории создал вечную историю любви.

[tsa]

Нужно знать один ключик.
Он доступен. Он на виду. Не надо рыться в книгах, дневниках и пр. Уверяю тебя, он прямо перед тобой. И перед всеми, разумеется.
Всё не так запросто притом. Не скрываю (да и зачем скрывать?) Я не сам пришёл к мысли что Мастер "вытекает" из Горького.

Блажен, кто верует!

[tsa]

А вот здесь Барков чистый казёл!

Я лично полагаю, что он умственно сдвинулся на почве своей маниакальной теории. Да послужит его горький (читай мастерский) пример необходимым предостережением другим любителям альтернативных прочтений, а равно и альтернативного секса.

Именно узнаваемости Булгаков и не хотел!
Это должно было стать вечной историей любви. Эдакой своеобразной.
Например Ромео и Джульетта у Шекспира. Ведь они списаны с итальянской новеллы. В те времена и в той стране всем было хорошо известно, что случилось в действительности.
Шекспир написал это, но притом и вовсе не это. Он не репортёр. Он из скандальной истории создал вечную историю любви.

Скажи, Пьерро, тебе никогда не приходило в голову, что романы обычно пишутся без ключиков? Что Шекспир всего лишь вдохновился чужой историей, создавая СВОЮ.

И на кой хрен, извини за выражение сдался Булгакову Горький, чтобы положить на него 12 лет жизни? Что он хотел передать про него потомкам? Ведь даже по версии Баркова роман никакой интересной информации о Горьком не содержит. Получается весь смысл якобы шифрования в том, чтобы показать, что роман о Горьком. А дальше что? А дальше - пустота. Ничего нового о Горьком роман читателю в интертрепации Баркова не сообщает.

[Пьерро]

Я лично полагаю, что он умственно сдвинулся на почве своей маниакальной теории. Да послужит его горький (читай мастерский) пример необходимым предостережением другим любителям альтернативных прочтений, а равно и альтернативного секса.
Скажи, Пьерро, тебе никогда не приходило в голову, что романы обычно пишутся без ключиков? Что Шекспир всего лишь вдохновился чужой историей, создавая СВОЮ.

И на кой хрен, извини за выражение сдался Булгакову Горький, чтобы положить на него 12 лет жизни? Что он хотел передать про него потомкам? Ведь даже по версии Баркова роман никакой интересной информации о Горьком не содержит. Получается весь смысл якобы шифрования в том, чтобы показать, что роман о Горьком. А дальше что? А дальше - пустота. Ничего нового о Горьком роман читателю в интертрепации Баркова не сообщает.

Я ведь про то же. Шекспир - что? - пылал кому-то рассказать и доказать о реальных Монтекки?
Плюнь наконец на Баркова. Я ведь уже про другое сказал.
(Нет, с Барковым продолжи, если ещё есть что сказать. Правда интересно. Но со мной, пожалуйста, разговаривай уже подругому. Я не эпигон Баркова ни в малейшей мере.)

[Пьерро]

Скажи, Пьерро, тебе никогда не приходило в голову, что романы обычно пишутся без ключиков? Что Шекспир всего лишь вдохновился чужой историей, создавая СВОЮ.

Да я именно об этом, мать твою!!!!! Извини, пожалуйста.

[tsa]

Я ведь про то же. Шекспир - что? - пылал кому-то рассказать и доказать о реальных Монтекки?
Плюнь наконец на Баркова. Я ведь уже про другое сказал.
(Нет, с Барковым продолжи, если ещё есть что сказать. Правда интересно. Но со мной, пожалуйста, разговаривай уже подругому. Я не эпигон Баркова ни в малейшей мере.)

Да я именно об этом, мать твою!!!!! Извини, пожалуйста.

Ну раз уж ты именно об этом, так не парься и не ищи ключи. Пойми наконец, что в романе можно найти ключи под любое наперед заданное лицо и ценность любого указанного тобою "ключа" нулевая. В начале Главы VII я приводил "ключи", указывающие на инфернальность Баркова и Кураева. В начале Главы IX я "показал", что пьеса "Иван Васильевич" написана о Сталине. При обсуждении тезиса III.XIII.6 я указал на "ключи" свидетельствующие, что в образе Мастера и Маргариты выведены Ленин и Арманд. При желании подобные примаеры я могу продолжить, но зачем?

Я не знаю. с чего ты взял, что личная жизнь Горького вдохновила Булгакова на создание его романа, о чем якобы свидетельствует какой-то "ключик". Никакой аналогии с Шекспиром тут нет, ибо не было никакой нашумевшей реальной истории и никакой легенды вокруг жизни Горького с Андреевой. И с сюжетом романа ни малейшего сходства.