Николай Эрдман (1900 – 1970)
"Новости литературы" поздравляют читателей с днем рождения советского драматурга, поэта и киносценариста Николя Эрдмана, человека поистине трагической судьбы. Творца, сломленного тоталитарной системой и вынужденного пойти на компромисс со своими гонителями, и в итоге разменявшего свой талант на множество проходных работ, чуждых по духу с идеалами художника.
Николай Робертович Эрдман родился в семье московского бухгалтера фабрики "Товарищества шелковой мануфактуры", лютеранина и уроженца Митавы, впоследствии также блеснувшего ролями второго плана в фильмах "Окраина" и "Веселые ребята". С детских лет Коля и Боря Эрдманы тянулись к творчеству: старший – Борис стал художником, Николай писал стихи.
В 17 лет благодаря брату Николай близко познакомился с Вадимом Шершеневичем, а через него – с Анатолием Мариенгофом и Сергеем Есениным, после чего активно участвовал в деятельности группы поэтов-имажинистов. С 1919 года был призван и служил в Красной Армии, в 1920 году демобилизовался, вернулся в Москву и занялся литературной деятельностью – сотрудничал с театральными коллективами, ведущими поиск новых постановочных форм. Для театров, агитационных бригад, мюзик-холла писал обозрения, скетчи, перерабатывал пьесы для экспериментальных спектаклей.
Плодотворным был творческий союз Эрдмана с труппой "Кривой Джимми", выступавшей в бывшем знаменитом московском кабаре "Летучая мышь", эти артисты в дальнейшем составили костяк Театра Сатиры. Для пьес Эрдмана 20-х годов характерны хлесткая социальная сатира, гротеск, фарсовость, необыкновенный динамизм.
В 1925 году к Эрдману в одночасье пришла всеобщая известность: сенсационный и даже скандальный успех его первой пьесы "Мандат", поставленной в апреле 1925 года другим великим экспериментатором и разрушителем традиций, Мейерхольдом, сразу превратил молодого драматурга в знаменитость. Легендарная постановка Мейерхольда прошла более 350 раз и пользовалась огромным успехом, пока нажим идеологического пресса в середине 30-х годов не раздавил ростки свободного театрального эксперимента.
Станиславский и Мейерхольд считали его новым Гоголем, Есенин – самым одаренным поэтом-имажинистом, а Маяковский просто просил его: "Научите меня писать пьесы!". Горький приглашал Эрдмана на Капри и одобрительно отзывался о "Мандате". Им восхищались Булгаков и Зощенко, Мандельштам и Пастернак, Платонов и Эйзенштейн.
А о том, как Эрдман читал свои пьесы, по Москве ходили легенды. Слушая "Самоубийцу" (1928) у себя в Леонтьевском, Станиславский просил прервать чтение: "Сердце заходится…". Москвин стонал: "Погоди, дай отдышаться…". За "Самоубийцу" между МХАТом и мейерхольдовским ГосТИМом шла настоящая схватка: кто раньше? Не позволили ни тому, ни другому: постановка ее была запрещена, а дальнейшая судьба автора оказалась под угрозой. "Самоубийца" стал последней комедией Эрдмана. Ставить свои пьесы в театре ему более не дали. От гибели писателя спасло лишь одно: не слишком жесткая оценка, данная Сталиным его пьесе.
И все же от театра Эрдмана отстранили, оставался кинематограф, для которого стилистика его драматургии была подлинной находкой. Началось сотрудничество с режиссером Григорием Александровым. Для него Эрдман начал работать над сценарием гротесковой беззаботной музыкальной кинокомедии "Веселые ребята", призванной символизировать мажорный дух страны, строящей социализм.
Всеволод Мейерхольд, Владимир Маяковский и Николай Эрдман
Эрдман часто повторял: "Слово – не воробей, выпустишь – не поймаешь, тебя поймают – не выпустят". Увы, знал, о чем говорил: в 1933 году был арестован и сослан в Сибирь. Поводом к этому стали его басни, опрометчиво исполненные Качаловым на одном правительственном приеме. Забрали его прямо в Гаграх на съемках "Веселых ребят" – на глазах отца Роберта Карловича, снимавшегося в роли скрипача, а потом из титров картины фамилию Эрдмана изъяли. Но пока арестовывали, он еще сочинил: "Однажды ГПУ явилося к Эзопу и – хвать его за жопу. Смысл сей басни ясен: не надо этих басен".
Жизнь ссыльного была полна мытарств: из Енисейска его перевели в Томск, затем разрешили переехать в Калинин, но ненадолго. Эрдману не давали нигде прочно осесть: приходилось жить то в Вышнем Волочке, то в Торжке, то в Рязани. Работать разрешали только на идеологически выверенном материале. Эрдман писал инсценировки, киносценарии, но в титрах фильмов его фамилию не ставили, поэтому советские зрители никогда не догадывались, что автор "Самоубийцы" был соавтором сценария популярных кинокомедий "Веселые ребята" и "Волга-Волга".
В 1941 году Эрдмана, как всех пораженных в правах, отправили в глубокий тыл, но с эвакоэшелеона его сняли по письму Берии из Москвы и зачислили в ансамбль песни и пляски НКВД. Рассказывали, что когда Эрдман глядел на себя в зеркало, облаченный, как и все в ансамбле, в форму НКВД, то горько шутил: "У меня такое ощущение, что за мной опять пришли…". После войны ему вернули права советского гражданства, и работая на "социальный заказ", Эрдман писал "идейно грамотные" пьесы и сценарии. За один из них – к фильму "Смелые люди" – бывшему опальному, но "исправившемуся" драматургу присудили в 1950 году Сталинскую премию.
Но уровень творчества Эрдмана в начале 50-х – 60-х годов не шел в сравнение с 20-ми годами. Ворвавшийся в советскую драматургию, как яркая комета, Эрдман превратился в литературного поденщика, словно стремясь количеством написанного компенсировать убогость "заказной литературы". Он сочинял вещи самых разнообразных жанров: от сценариев правительственных концертов до либретто оперетт, от фильмов о Ленине до незабываемых до сих пор добрых мультиков – сказок "Снежная королева", "Двенадцать месяцев". Ко многому из написанного в те годы Эрдман относился весьма трезво и даже не советовал знакомым актерам сниматься в фильмах по его откровенно слабым "заказным" сценариям.
В конце жизни Эрдман приветствовал эксперименты Любимова в Театре на Таганке, напомнившие ему молодость. Для этого театра он хотел написать настоящую пьесу, которая могла бы стать в один ряд с "Мандатом" и "Самоубийцей", но не успел…
Умер писатель 10 августа 1970 года.
